Робин зажёг факел, отблески заплясали по стенам коридора, наши тени поползли, извиваясь, по полу, искажаясь. Коридор вёл вдоль двух галерей, наверху. Тоже выжженных. Под ногами шуршали уцелевшие наконечники стрел. Лучники били по наступающим с двух сторон, но это им не помогло.
— Что это? — спросил Тристан. Остановил Робина и указал на стену.
Я притормозил, озираясь. Наш лукарь поднёс факел поближе. На обуглившейся стене кто–то крупными буквами нацарапал:
«ПОТРАЧЕНО. РОТТЕНШТАЙН»
Вот оно как. Монах дошёл до выхода из коридора. Переступил через поваленную дверь. Обернулся.
— Я слышу песню силы! Идёмте!
Серьёзные ребята в Роттенштайне. С другой стороны, мы вон впятером отряд северян оприходовали. Эти Бастионы одноразовые, получается?
— И так вот всегда? Когда воскрешённые приходят?
— Нет, — проговорил Большой Джон. Он выглядел чуточку испуганным. — Я видел Храм Сломанной Луны, там все на воскрешённых молятся. Да и здесь, я слышал, гвардия барона пропускала ваших, словно те к себе домой возвращались.
— Логово Ножей принадлежит За–За–Заике. Когда–то там была система пещер, где собирались атаманы Лиги. Но потом пришел он, с друзьями, победил Совет и с тех пор это его земля. Теперь там целый город вокруг раскинулся. Бенедикт знает о нём, но не осмеливается нападать, терпит, святоша, — сказал Робин. — Но я не видел, чтобы воскрешённые поступали так, как здесь.
— Скорее! — нетерпеливо крикнул Так.
Вроде Головастик рассказывал, что Бастионы можно разрушать. Выходит, Роттенштайн снёс его специально?
Крепость выжгли целиком. Прежде торжественные залы превратились в руины. Повсюду доспехи и оружие павших стражей. Так вёл нас куда–то вниз, в подвал. Иногда замирал в мрачных коридорах, пахнущих сыростью и какой–то кислятиной. Закрывал глаза, и вновь уверенно шёл дальше.
Наконец мы оказались в самом низу. В коридоре, слева и справа от которого вместо стен были решётки. За ржавыми прутьями лежали истлевшие скелеты в обрывках одежд. Руки многих всё ещё были закованы в кандалы.
У последней клети Так остановился. Ткнул в неё пальцем.
— Здесь!
Робин посветил факелом. Свет коснулся ткани, затянувшей вход. Скрипнула, отворяясь, дверь клетки. Я содрал покрывало. Отшатнулся. В глаза ударил яркий розовый свет.
— Боже! — вздохнула Мари.
— Фак! — прикрылся я ладонью, защищаясь. — Светомаскировка, как в лучших домах Лондону и Парижу!
— Оно… прекрасно! — прошептал Так.
Стена переливалась, будто экран новенького смартфона на загрузке.
Я вошёл в клеть. Опустил взгляд. На полу в пыли нашлось несколько следов. Будто кто–то вышел из стены, прошёлся по клетке. Потоптался в углах, видимо закрепляя покрывало. И вернулся обратно в розовую гладь.
Тут, в целом, даже Егорка сообразит, что это портал.
Но куда он ведёт?
Я облизнулся. Шагнул к стене ближе. Фак… Куда он ведёт?
— Лолушко, — предостерегающе сказал Тристан. — Не надо.
— Сам знаю, что не надо. Но… Вдруг там вкусненькое?
В памяти объявился Головастик, и его злобная речь при прощании. Протянутая к свечению рука сама отдёрнулась. Я сделал маленький шажок к стене. Волосы на голове зашевелились, будто от статики. От портала ощутимо веяло теплом.
— Лолушко! — повысил голос рыцарь.
Я обернулся. Приподнял ногу, демонстративно делая шаг, как проверяющая реакцию хозяина собака.
— Несомненно, мои обитатели лесов и дворцов, я могу послать туда любого из вас. Но потом ведь охренею переводить ваши впечатления, если вы вообще вернётесь.
На пол посыпалось всё накопленное барахло. Разрывателя я тоже выложил. Остался только в маске и какой–то средненькой зелёнке. Ох, как орал на меня мой мысленный Головастик сейчас. Истошно. Его голос поразительно напоминал интонациями вопли недавно приобретённого меча.
— Но я же не совсем дурак! Для начала я должен предложить вам особенное! Я выбираю Мари!
«Мари Уверовавшая отклонила приглашение в «Пренебречь, вальсируем“, потому что уже состоит в клане. Это автоматическое сообщение».
— Меня? — не поняла разбойница.
— Я выбираю Робина Шапку!
«Робин Шапка отклонил приглашение в «Пренебречь, вальсируем“, потому что уже состоит в клане. Это автоматическое сообщение».
Стрелок надломил, вопросительно, бровь.
— Это заметно усложняет дело, — прокомментировал это я. — Вы двое тоже небось уже у За–за–заики? Ладно. Я выбираю Тристана!
«Тристан Бердлесс принял приглашение в «Пренебречь, вальсируем“».
— Что это значит? — нахмурился рыцарь.
— Теперь, если ты захочешь ко мне обратиться, то подумай обо мне и скажи это мысленно. Я узнаю.
«Тристан Бердлесс: что ты узнаешь?»
— Работает! — сказал я и шагнул в портал.
— Сценарист —
Женщина смеялась. Сидя в грязи, на дне колодца, она упиралась ладонями в кладку древних камней и смотрела наверх. Чёрные губы лопнули, и по подбородку сочилась кровь. Безумный взгляд неестественно голубых глаз безошибочно ловил взор Сценариста.
Шёл сильный дождь. Мокрая ткань плаща облепила склонившегося над колодцем Андрея. С капюшона градом лили капли, падая в жадное чрево колодца, на дне которого хохотала сумасшедшая.
Он опёрся на мокрые камни воспалёнными ладонями, и холод унял бьющий Сценариста жар.
Смех отражался от стен, менялся, вибрировал, добираясь до выхода из колодца совсем иным. Зловещим, жутким.
— Кто ты? — спросил Андрей.
Женщина рассмеялась ещё сильнее, из глаз её ручьями текли слёзы.
— Кто ты?! — гаркнул Сценарист. Он привык к страху, привык к боли, но не к смеху. Смех твари превращал его из хищника в добычу.
Та встала, не сводя взгляда с фигуры в плаще. Упёрлась в кладку, окровавленные руки воткнулись между камней клиньями. Брызнула грязь. Смех изменился. В нем стало больше торжества и угрозы.
И тогда безумица стала подниматься. Руки её ожили. Похожие на упругих змей, они шарили по камням, в поисках упора, впивались в трещины, пульсировали, будто присасываясь и затем рывками поднимали слабое тело в грязной ночнушке. Ноги безвольно болтались, будто в обитательнице колодца жизнь теплилась лишь в руках и в голосе. Раскачиваясь, выстреливая удлиняющимися руками тварь приближалась.
Сценарист отпрянул. Попятился прочь от колодца, мокнущего под секущим ливнем. Дождь сожрал окружающий мир. Осталась лишь дорожная хлябь, да старый колодец.
