Даже за эти два дня перемены в Давиде поразительные. Он сжался, словно вновь стал шестилеткой. Лицо бледное, вытянутое. Губы двигаются, но слова не вылепливаются. Во взгляде – беспомощная мольба.
– Боливар, – сипит он.
– Боливар дома, – говорит он, Симон. – Он отдыхает. Восстанавливает силы. Он скоро придет с тобой повидаться.
– Моя книга, – хрипит мальчик.
Он, Симон, отправляется искать сестру Риту.
– Он просит свою книгу о Дон Кихоте. Я ее искал, но нигде не могу найти.
– Я сейчас занята. Поищу позже, – говорит сестра Рита. В тоне слышен непривычный холод.
– Простите за то, что случилось прошлой ночью, – говорит он. – Мы не понимали, что творим.
– Извинениями делу не поможешь, – говорит сестра Рита. – Делу помогло бы, если бы вы не путались под ногами. Если бы позволяли нам выполнять свои обязанности. Если бы признали, что мы тут делаем все посильное, чтобы спасти Давида.
– Мы с тобой здесь, похоже, не очень популярны, – говорит он Инес. – Может, вернешься в магазин? Я побуду.
Он пытается купить в буфете сэндвич, но ему отказывают («Извините, только для персонала».).
Когда в тот вечер появляется приверженная когорта юных друзей Давида, их не пускает сестра Рита.
– Давид слишком устал, ему не до посетителей. Приходите завтра.
В конце дня он вылавливает сестру Риту на ее пути домой.
– Вы нашли книгу? – Она смотрит на него недоуменно. – «Дон Кихота». Книгу Давида. Нашли?
– Я поищу, когда у меня будет время, – говорит она.
Он бродит по коридору, в желудке у него бурчит от голода. После того как мальчику дали все лекарства и подготовили ко сну, он, Симон, тихонько проскальзывает в палату, вытягивается в кресле, засыпает.
А просыпается от настойчивого шепота.
– Симон! Симон!
Он мгновенно настороже.
– Я вспомнил еще одну песню, Симон, но спеть не могу, очень болит горло.
Он помогает мальчику попить.
– От красных пилюль у меня голова кружится, – говорит мальчик. – Я обязан их пить? У меня будто пчелы жужжат в голове, жжж-жжж-жжж. Симон, в следующей жизни я совершу половой акт?
– Ты и в этой жизни совершишь половой акт, когда подрастешь, и в следующей тоже, и во всех дальнейших жизнях – это я тебе обещаю.
– Когда я был маленький, я не знал, что такое половой акт, а теперь знаю. Да, Симон, когда же появится кровь?
– Новая кровь? Сегодня – в крайнем случае завтра.
– Это хорошо. Ты знаешь, что говорит Дмитрий? Он говорит, что, когда мне вольют новую кровь, моя болезнь отпадет и я встану в полной славе моей. Что такое слава моя?
– Слава – это как бы такой свет, который излучают люди, которые очень сильны и очень здоровы, как спортсмены или танцоры.
– Но, Симон, зачем ты прятал меня в шкафу?
– Когда это я прятал тебя в шкафу? Не помню такого.
– Да, прятал! Когда я был маленький, какие-то люди пришли ночью, и ты запер меня в шкафу и сказал им, что у тебя нет детей. Не помнишь?
– А, теперь помню! Те люди, которые приходили ночью, – это счетчики населения. Я тебя спрятал, чтобы они тебя не превратили в число и не занесли в свой счетный список.
– Ты не хотел, чтобы я передал им свое послание.
– Это неправда. Я это ради тебя сделал – спрятал, чтобы спасти тебя от подсчета. Какое ты собирался передать им послание?
– Мое послание. Симон, как сказать aquí на другом языке?
– Не знаю, мой мальчик, у меня плохо с языками. Я тебе уже говорил: aquí есть aquí. Одинаково, на каком бы языке ты ни говорил. Здесь – это здесь.
– Но как сказать aquí другими словами?
– Я не знаю никаких других слов для этого. Все понимают, где это – здесь. Зачем тебе другие слова?
– Хочу знать, почему я здесь.
– Ты здесь, чтобы нести свет в нашу жизнь, мой мальчик, – в жизнь Инес, в мою жизнь и в жизни всех людей, кто встречается тебе на пути.
– И в жизнь Боливара.
– И в жизнь Боливара. Поэтому ты здесь. Все вот так просто.
Мальчик словно не слышит. Глаза у него закрыты, словно он прислушивается к далекими голосам.
– Симон, я падаю, – шепчет он.
– Ты не падаешь. Я тебя держу. Это просто головокружение. Оно пройдет.
Постепенно мальчик возвращается – где бы он ни был.
– Симон, – говорит он, – есть сон, всегда один и тот же. Я все попадаю и попадаю в него. Я в шкафу и не могу дышать – и не могу выбраться. Сон не уходит. Он ждет, когда я приду.
– Мне очень жаль. От всего сердца прошу меня простить. Я не осознавал, когда прятал тебя от тех людей, что это оставит у тебя такие дурные воспоминания. Если такое тебя утешит, сеньор Арройо своих сыновей тоже прятал – Хоакина и Дамиана, чтобы их не превратили в числа. Что же за послание ты бы передал счетчикам, если б я не спрятал тебя в шкафу?
Мальчик качает головой.
– Еще не время.
– Еще не время для твоего послания? Еще не время мне его услышать? Что ты имеешь в виду? А когда настанет время?
Мальчик молчит.
Как только сестра Рита появляется на службе – безоговорочно выставляет его, Симона, из палаты Давида.
– Вы не слышали, что сказал доктор Рибейро, сеньор? Нет от вас добра мальчику! Езжайте домой! Хватит вмешиваться!
Он едет на автобусе в центр города, заказывает себе большущий завтрак, заглядывает к Инес в «Модас Модернас». Они сидят вместе у нее в кабинете в глубине магазина.
– Я всю ночь просидел с Давидом, – говорит он. – Выглядит он хуже прежнего. Лекарства тянут из него силы. Он хотел мне спеть – у него новая песня, но не смог, слишком слаб. Все время толкует о крови, о крови, которая скоро приедет поездом и спасет его. Все его надежды – на это.
– Что ты собираешься делать? – спрашивает она.
– Я не знаю, моя дорогая, я не знаю. Я совсем отчаялся.
Querida. Раньше он никогда ее так не называл.
– Я собираюсь встретиться сегодня вечером с новым врачом, – говорит она. – Не из больничных. Независимым. Его рекомендует Иносенсия. Говорит, он исцелил ребенка ее соседей, когда обычные врачи сдались. Хочу, чтобы он приехал в больницу и осмотрел Давида. В доктора Рибейро у меня веры больше нет.
– Хочешь, я поеду с тобой?
– Нет. Ты все только усложнишь.
– Я, значит, все усложняю?
Она молчит.
– Что ж, – говорит он. – Надеюсь, этот независимый врач – настоящий, с настоящими удостоверяющими документами, иначе его и близко к Давиду не подпустят.
