Услышав эту историю, он, Симон, задумывается, кто они, эти «люди», принесшие Дон Кихоту моток бечевки. Не подразумеваются ли здесь люди, подобные ему, Симону?
Другая история посвящена Росинанту.
Пришел к Дон Кихоту человек и спросил: Тот самый ли это знаменитый конь Росинант, который умеет считать? Я желаю, чтоб стал он моим. Какова ему цена?
Дон Кихот ответил ему: Росинанту нет цены.
Конь, способный считать, допустим, и редок, – сказал человек, – но бесценным он точно не может быть. Нет в целом мире ничего, чему нет цены.
И тогда Дон Кихот сказал: О человек, ты не целый мир видишь, а лишь меры, за коими этот мир сокрыт. Стыдись, слепец.
Эти слова Дон Кихота озадачивают человека. Покажи мне хотя бы, как этот конь считает, – сказал он.
Тут заговорил Санчо. Он ставит одно копыто рядом с другим и цок-цокает, когда «два», и цок-цок-цокает, когда «три». А теперь уходи и брось тревожить моего хозяина.
Есть у Давида и история о Дон Кихоте и деве, la virgen de Extremadura.
Привели к Дон Кихоту деву, у которой был младенец без отца.
И тогда Дон Кихот спросил у девы: Кто отец этого младенца?
Дева ответила: Не могу сказать, кто его отец, потому что я совершила половой акт с Рамоном – и совершила половой акт с Реми.
И тогда Дон Кихот велел привести Рамона и Реми. Кто из вас отец этого младенца? – потребовал он ответа.
Рамон и Реми ответа не дали, сохранили молчание.
Тогда Дон Кихот сказал: Пусть принесут лохань, наполненную водой, – и принесли лохань, наполненную водой. Тогда Дон Кихот распеленал младенца и уложил в воду. Пусть отец ребенка сделает шаг вперед, – сказал он.
Ни Рамон, ни Реми шага вперед не сделали.
Тут младенец погрузился под воду, посинел и умер.
Тогда Дон Кихот сказал Рамону и Реми: Горе вам обоим; деве: Горе и тебе.
Когда история Давида о деве из Эстремадуры подходит к концу, дети стоят молча, совершенно растерянные. Ему, Симону, не терпится возразить: Если у этой юницы был половой акт, она не может быть девой. Но нет, он прикусывает язык и голоса не подает.
Есть и история об ученом-математике.
В своих странствиях Дон Кихот наткнулся на собрание грамотеев. Ученый-математик показывал, как можно измерить высоту горы подручными средствами. Воткните в землю палочку высотой в один ярд, – сказал он, – и следите за ее тенью. Когда тень от палочки станет в один ярд длиной, нужно измерить тень от горы. И вот: длина той тени сообщит вам высоту горы.
Грамотеи все вместе зааплодировали ученому и его находчивости.
И тогда Дон Кихот обратился к ученому. Тщеславец! – сказал он. – Неужели не известно тебе, что писано: тому, кто не взошел на гору, не узнать ее высоты?
И поехал Дон Кихот своей дорогой, презрев грамотеев, а грамотеи меж тем посмеивались себе в бороды.
– Ты нам так и не рассказал, что стало с белым конем, у которого крылья, – говорит малыш Артемио, – с тем, который улетел в небеса. Он вернулся к Дон Кихоту?
Давид не отвечает.
– Мне кажется, он вернулся, – говорит Артемио. – Он вернулся и подружился с Росинантом. Потому что один умел танцевать, а другой умел летать.
– Цыц! – говорит Дмитрий. – Ты не видишь разве, что наш юный владыка размышляет? Имей побольше уважения и придерживай язык, когда владыка думает.
Дмитрий все чаще называет Давида юным владыкой. Его, Симона, это раздражает.
Гибель ягненка и на Инес оставила свой отпечаток. К самому ягненку она безразлична. Беспокоит ее то, что она проспала смертоубийство.
– А если б у Давида случился приступ? – говорит она. – Вдруг я ему нужна, а сама сплю?
– Никто не может весь день работать в магазине, а потом все ночь не спать, – отзывается он, Симон. – Давай ночные дежурства возьму я.
Они меняются ролями. Когда ватага детей уходит после обеда, он уходит вместе с ними. Ужинает дома и спит час-другой, успевает на последний автобус до больницы и отпускает Инес.
Благодаря своему влиянию на персонал в кухне – власть его в больничных стенах кажется беспредельной – Дмитрий обеспечивает Давиду сливочную кашу на завтрак, картофельное пюре с фасолью на вечер.
– Ничто не чересчур для юного владыки, – говорит он, нависая над Давидом, смотрит, как тот ест, хотя ест Давид, как птичка.
Всем поголовно медсестрам Дмитрий не нравится, и его, Симона, это не удивляет. Когда Дмитрий появляется в отделении, сестра Рита взбрыкивает сильнее прочих, не отзывается, если он обращается к ней. С ним вроде бы ладит лишь учительница, сеньора Девито. Он, Симон, все увереннее считает: между этими двоими что-то есть. По спине мурашки. Что притягивает ее к мужчине, о котором известно, что он убийца?
Он прекрасно знает, что Дмитрий у него за спиной насмехается над ним как над «разумным человеком» – человеком, чьи страсти всегда подвластны ему. Каким был бы мир, если бы все мы подчинились закону разума? – спросил Дмитрий как-то раз и сам себе ответил: – Мир скучный, воистину скучный. Он, Симон, сказал бы так: Может, и скучный, но все равно такой лучше мира, где правит страсть.
Лекарства, которые мальчику дают с вечерней едой, должны подавлять приступы, погружать в глубокий сон. Глухой ночью он иногда просыпается и дремотно улыбается.
– У меня сны, Симон, – шепчет он. – Мне снятся сны, даже когда глаза у меня открыты.
– Это хорошо, – шепчет он, Симон, в ответ. – Спи дальше. Про сны расскажешь мне утром. – И под голубым светом ночника он, Симон, держит руку у мальчика на лбу, пока Давид не засыпает.
Время от времени мальчик полностью в сознании, и можно поговорить.
– Симон, когда я умру, вы с Инес сделаете ребенка? – бормочет мальчик.
– Нет, конечно же. Во-первых, ты не умрешь. Во-вторых, у нас с Инес нет такого чувства друг к другу – такого, от которого рождаются дети.
– Но вы с Инес можете совершить половой акт, да?
– Можем, но у нас нет на это желания.
Долгая пауза, мальчик осмысляет. Когда подает голос, он еще слабее.
– Почему я должен быть тем мальчиком, Симон? Я никогда не хотел быть тем мальчиком с таким именем.
Он, Симон, ждет продолжения, но мальчик засыпает. Положив голову на руки, он тоже засыпает – неглубоко. Вдруг с первым светом утра доносится птичья песня. Он, Симон, идет в туалет. Когда возвращается, мальчик уже проснулся, лежит, подтянув колени к подбородку.
– Симон, – говорит он, – меня призна́ют?
– Признают? Признают как героя? Конечно. Но сперва надо натворить дел – таких, чтоб люди тебя запомнили, и дела эти должны быть хорошими. Ты видел, как Дмитрий попытался стать знаменитым, вытворив дурное, и где теперь Дмитрий? Забыт. Не признан. Тебе нужно вершить хорошие дела, и тогда кто-нибудь сочинит о тебе книгу, где опишет твои многочисленные подвиги. Вот как это обычно бывает. Так признали Дон Кихота. Если бы сеньор Бененгели не возник и не написал книгу о его делах, Дон Кихот так и остался бы просто сумасшедшим стариком, который ездит по округе на коне, никем не признанный.
