Ну вот, жить нам теперь негде, сказала
Алида
и Асле не ответил
Но ведь это его дом, ничего не поделаешь, сказал Асле
Нам негде жить, сказала Алида
Поздняя осень на дворе, темень да холод, и нам нужна крыша над головой, сказала она
и они еще постояли, не говоря ни слова
Мне ведь вскорости родить, со дня на день, говорит она
Да, говорит Асле
А деваться нам некуда, говорит Алида
Потом она садится у стены дома на лавку, которую сколотил еще папаша Сигвалд
Надо было убить его, говорит Асле
Не говори так, говорит Алида
и Асле подходит, садится на лавку рядом с
Алидой
Убью я его, говорит Асле
Нет-нет, говорит Алида
Просто этак устроено: одни владеют, а другие нет, говорит она
И те, кто владеет, правят теми, кто не владеет, нами, стало быть, говорит она
Пожалуй что так, говорит Асле
И так должно быть, говорит Алида
Пожалуй, говорит Асле
и Алида с Асле сидят на лавке, не говоря ни слова, а спустя некоторое время тот, что владеет Сараем, выходит из дома, говорит, что пора им собирать свое добро, отныне жить здесь будет он, хозяин, и до них ему дела нет, по крайней мере до Асле, Алида же, говорит он, Алида, напротив, может покамест остаться, в ее-то положении, говорит он, через несколько часов он вернется, и к тому времени их, по крайней мере Асле, здесь быть не должно, говорит он и спускается к лодке, а отвязывая ее, добавляет, что съездит к торговцу, а когда вернется, в Сарае должно быть пусто и чисто, нынче он сам здесь заночует, ну, может, и Алида тоже, коли захочет, говорит он, отталкивается от причала, поднимает парус и направляет лодку на север вдоль берега
Я могу собрать вещи, говорит Асле
Я тебе пособлю, говорит Алида
Нет, ступай-ка ты домой, в Пустошь, к мамаше Хердис, говорит Асле
Может, сегодня там и заночуем, говорит он
Может, говорит Алида
она встает и Асле видит, как она идет прочь по берегу, видит коротковатые ноги, круглые бедра, густые длинные черные волосы, волной падающие на спину, Асле сидит и провожает Алиду взглядом, она оборачивается, смотрит на него, вскидывает руку и машет, а потом начинает подниматься в гору, к Пустоши, Асле же идет в Сарай, собирает все их пожитки в два узла, выходит наружу и тоже идет прочь по берегу, с двумя узлами через плечо и скрипичным футляром в руке, а глянув на море, видит, что хозяин Сарая ворочается на своей лодке, и Асле шагает в гору к Пустоши и все свое имущество несет на плече в двух узлах, в руке только футляр со скрипкой, а немного погодя видит Алиду, она идет ему навстречу, говорит, что у мамаши Хердис им жить нельзя, ведь мамаша Хердис, пожалуй, никогда особо не любила ее, родную-то дочь, всегда куда больше любила ее сестру Улину, а ей всегда было невдомек, отчего так вышло, потому она и не хочет сейчас туда идти, живот-то у нее вон какой большой и вообще, говорит она, Асле же говорит, что время уже позднее, скоро стемнеет, а ночью холодно, в конце-то осени, вдобавок того и гляди дождь пойдет, так что придется им все-таки смириться и спросить, нельзя ли немного пожить у мамаши Хердис в Пустоши, говорит он, и Алида отвечает, что он, конечно, может спросить, но сама она спрашивать не станет, лучше заночует где ни попадя, говорит она; что ж, говорит Асле, раз он может спросить, то и спросит, а когда они дошли до Пустоши и заходят в сени, Асле говорит, так, мол, и так, хозяин Сарая решил теперь самолично там жить, и им некуда деваться, может, мамаша Хердис приютит их на время, говорит Асле, а мамаша Хердис отвечает, коли так, делать нечего, пустит она их пожить здесь, только ненадолго, говорит она и добавляет, ладно уж, заходите, потом поднимается по лестнице, и Асле с Алидой идут следом, мамаша Хердис поднимается на чердак и говорит, что они могут пожить здесь, но не очень долго, потом отворачивается, уходит вниз, и Асле сбрасывает на пол узлы со всеми их пожитками, ставит в угол футляр со скрипкой, а Алида говорит, что мамаша Хердис все ж таки никогда ее не любила, никогда-никогда не любила, а ей всегда было невдомек, отчего мамаша Хердис не любила ее, да и Асле был мамаше Хердис не больно-то по сердцу, не любила она его, просто-напросто не любила, по правде говоря, так уж оно вышло, и теперь, когда Алида ждала ребенка и они с Асле не были женаты, мамаша Хердис и вовсе не потерпит в доме этакий стыд и срам, так она, поди, думала, мамаша-то Хердис, хоть и не говорила вслух, сказала Алида, стало быть, здесь им можно остаться на эту ночь, на одну-единственную ночь, сказала Алида, и тогда Асле сказал, что, коли так, выход у них только один: отправиться утром в Бьёргвин, там для них наверняка найдется пристанище, однажды он там побывал, в Бьёргвине, сказал он, побывал вместе с папашей Сигвалдом и хорошо все запомнил, улицы, дома, народ, звуки и запахи, уйма торговых лавок, товары в лавках – все это так ярко отпечаталось в памяти, сказал он, а когда Алида спросила, как же они доберутся до Бьёргвина, Асле отвечал, что им надобно сыскать лодку и отправиться туда под парусом
Сыскать лодку, сказала Алида
Да, сказал Асле
Какую лодку, говорит Алида
Возле Сарая причалена лодка, сказал Асле
Так ведь эта лодка… – сказала Алида
и увидела, как Асле встал и вышел вон, тогда Алида легла на чердачную кровать, вытянулась, закрыла глаза, она так устала, так устала, и вот она видит, как папаша Сигвалд сидит со своей скрипкой, достает бутылку и отпивает добрый глоток, потом она видит Асле, черные глаза, черные волосы, она аж вздрогнула, ведь он, ее парень, здесь, и вот она видит, как папаша Сигвалд делает Асле знак и тот идет к своему отцу, садится, зажимает скрипку под подбородком и начинает играть, и тотчас в ней что-то отозвалось, подняло ее ввысь, она взлетала все выше и в его игре слышала песню Аслака, своего отца, а еще она слышит собственную жизнь и собственное будущее и знает это, знает, что знает, и вот она уже в собственном будущем, и все открыто, и все тяжко, но песня не умолкает, и, наверно, эту песню и зовут любовью, и Алида уже вся в песне и звуках скрипки, и не хочет она попасть в другое место, но тут входит мамаша Хердис и спрашивает, чем Алида занята, ведь давным-давно пора сходить за водой к источнику, неужто ей, мамаше Хердис, придется топить снег, она что же, думает, будто все станет делать мамаша Хердис, и за домом смотреть, и скотину обихаживать, и стряпать, да разве им трудно было бы переделать все, что положено, если б Алида не норовила завсегда, ну то есть постоянно, бездельничать, сидеть сложа руки, не-ет, этак не пойдет, пора ей образумиться, поглядеть на сестру, на Улину, вон как она-то пособляет, изо всех сил старается, две сестры, а какие разные, и внешностью, и вообще, вот ведь как бывает, одна в отца пошла, другая – в мать, одна светлая, как мать, другая темная, как отец, так уж вышло, и ничего тут не поделаешь да, поди, и не изменишь, сказала мамаша Хердис, и помощи здесь, видать, не дождешься, мать так и будет попрекать ее да бранить, она же плохая, а сестра Улина хорошая, она – черная, а сестра Улина – белая, и Алида потягивается на кровати, что ж, как бы то ни было, придется им уехать отсюда, а ей ведь со дня на день родить, Сарай, конечно, место не больно хорошее, но какая-никакая крыша над головой, и, чтобы там жить, спрашивать позволения не требовалось, а теперь вот деваться некуда и средств у них нету, ничегошеньки нету, кроме нескольких банковских билетов у нее да маленько, поди, и у Асле, но это все равно сущая малость, почитай что ничего, ну да уж как-нибудь они справятся, она уверена, непременно справятся, только бы Асле поскорее вернулся, потому как история с лодкой, даже подумать страшно, будь что будет, и Алида слышит, как мамаша Хердис говорит, что она такая же черная и некрасивая, как отец, и такая же лентяйка, вечно без дела болтается, говорит мамаша Хердис, что же дальше-то будет, хорошо хоть есть сестра Улина, ей и отойдет усадьба, ведь от Алиды проку нет, она все до запустения доведет, слышит она голос мамаши Хердис, а потом сестра Улина говорит, что очень даже хорошо, что усадьба ей достанется, прекрасная усадьба у них тут в Пустоши, так говорит Улина, а дальше Алида слышит, как мамаша Хердис говорит, мол, ума не приложу, что с Алидой-то станется, и Алида говорит, что незачем ей об этом беспокоиться, она и сама не беспокоится, Алида выходит из дома и идет к Пригорку, где они с Асле обычно встречались, а подойдя ближе, видит, что там сидит Асле, бледный, смотреть страшно, видит, что черные его глаза полны слез, и понимает: что-то случилось; Асле смотрит на нее и говорит, что мамаша Силья умерла и теперь у него, кроме Алиды, никогошеньки нет, потом он ложится на спину, Алида подходит и ложится рядом, он обнимает ее, прижимает к себе и говорит, что нынче рано утром нашел мамашу Силью мертвой, она лежала в кровати и ее большие голубые глаза заполняли все лицо, говорит он и прижимает Алиду к себе, пока оба они не сливаются в одно, только ветер в деревьях тихонько шелестит, а они забывают обо всем, о стыде, о смерти, о разговорах, о мыслях, просто лежат на Пригорке, потом, устыдившись, садятся, смотрят с Пригорка
