– Трофим, уймись! Убит он уже.
– Сука! Командир с нами полгода! В атаку ходил, за солдатскими спинами не прятался. А этот гад его штыком!
На стрельбу в траншее уже солдаты прибежали. Увидев окровавленных офицеров и солдата, закричали:
– Санитара сюда! Глебов!
Прибежал санитар с сумкой. В первую очередь командира роты осмотрел. Перевязал прямо поверх гимнастёрки.
– В лазарет его, срочно!
На шинели двое солдат понесли штабс-капитана. Затем санитар перевязал Матвея.
– Тоже в лазарет!
– Шестаков мёртв?
Санитар подошёл к солдату, осмотрел.
– Мертвее не бывает.
Теперь можно и в лазарет. Его поддерживал санитар, довёл до деревенской избы в тылу, в лощине. Хирург обработал и перевязал рану.
– Повезло вам! Кость цела, а мясо нарастёт.
И написал справку об огнестрельном ранении. С такой бумагой у патрулей и застав не будет вопросов – почему в крови, да в тыл?
На повозке довезли Матвея до вокзала, хирург предлагал остаться в лазарете на несколько дней, но Матвей отказался. В лазарете и без него раненых полно. У кого грудь в бинтах, у кого живот. А он вполне ходячий, вполне до столицы доберётся.
На офицера с забинтованной рукой смотрели уважительно. В поезде уступали нижнюю полку. Сутки и он уже на Варшавском вокзале. В первую очередь в Охранное отделение. Справку фон Коттену показал, доложил о происшествии.
– Убит – туда и дорога. Трибунал всё равно к смерти приговорил бы. По ранению даю две недели отдыха и желаю выздоровления. Обязательно к врачу покажитесь. Всё же перевязки нужны, как бы нагноения не случилось.
Из Охранного отделения в тюремную больницу, там врачи хорошие были, ещё доктора Гааза выучка. Сделал перевязку, получил назначения. Из больницы к белошвейке, как портних называли. Для нижних чинов обмундирование на фабриках шили. Офицеры заказывали мундиры у портных. Впрочем, сапоги тоже делали на заказ.
Матвей китель заказал взамен испорченного. Рукав разодран пулей, в заскорузлых пятнах крови. Отстирать уже невозможно, да и в штопанном на видном месте ходить тоже не хотелось. В первую очередь из-за родителей. Увидят ежели, переживать будут, хотя отец вида не покажет. Мундир сошьют, рана заживёт.
Белошвейка обещала китель за три дня сшить, выкройки по размеру у неё были. Она специализировалась на обмундировании для офицеров армии, жандармерии. И материалы подходящие у неё были, и пуговицы и аксельбанты, даже погоны.
Прежде чем в квартиру подняться, пришлось в Елисеевский магазин зайти, дома ни крошки хлеба. Провизии прикупил, дома попил чаю с бутербродами, спать улёгся. Устал, да ещё кровопотеря сказывалась, утомлялся быстро.
Три дня подряд на перевязки ходил, рана уже затягиваться стала, не сочилась сукровица.
Почувствовал себя сносно, решил родителей навестить. Перед отъездом предупреждал о командировке. Оделся в цивильное и на поезд. Отец сразу внимание обратил.
– Что-то ты похудел, осунулся, да и бледноват. Не приболел?
– Есть немного.
– Проходи, рассказывай, как на фронте.
– Утешительного мало. Немцы «чемоданы» кидают, а нам ответить нечем.
– Это что же такое?
– Так на фронте крупнокалиберные снаряды называют немецкие. От них воронки огромные и разрушения.
О том, о сём переговорили. Потом отец о свадьбе.
– Ходили свататься к соседке. Согласна она. Назначай день и готовься к торжеству. С батюшкой в церкви день заранее обговори, договорись с рестораном. По военному времени, полагаю, гостей многих созывать не стоит. Расценят как пир во время чумы. Самые близкие друзья – товарищи да родители. Приданое за невестой скромное, сам понимаешь, безотцовщина. А мать много ли дать может? Так что рассчитывай на себя. Я про расходы.
– Я же не на деньгах женюсь.
– Оно так, но лучше бы и деньги были, причём не бумажные, а золотые – империалы, полуимпериалы.
– С какой стати?
– Потом расскажу.
Что-то темнит отец. Два дня провёл на даче Матвей, повстречался с Александрой. А потом в столицу – перевязку сделать, да с батюшкой обговорить дату венчания. Церковь разрешала одно бракосочетание на всю жизнь. Повторно, если супруг законный умер.
День обговорили, да чтобы на пост не попал. А уж потом в ресторан, арендовать зал. Хлопот много. Снова вернулся в Ольгино, переговорил с родителями. Затем с Александрой в Гостиный двор, подбирать свадебное платье. Можно и пошить, но в продаже были французские, ещё до войны завезённые. Следующим днём платье купили, фату, туфли. Отвезли на квартиру Матвею и к ювелирам, за обручальными кольцами.
Так что и не отдых по выздоровлении получился, а сплошная суета. А уж сам день венчания, да потом празднество – два дня, запомнил кусками. Поздравления родителей, друзей. Друзья из сослуживцев, поскольку интересы общие. И успели рассказать о бракосочетании в Охранном отделении. Офицеры скинулись и купили подарок – шикарный столовый сервиз работы Императорского фарфорового завода.
Хотя и приглашённых немного и разудалых песен не горланили, а всё равно прохожие косились осуждающе. Дескать – война идёт, в стране военное положение, а у них пьянки-гулянки.
Вторым днём свадьбу играли на даче. Были только родители и близкие родственники. Вот уж не думал Матвей, что даже радостное событие может настолько утомить.
Третьим днём отоспался, благо – на службу не идти. Оно бы хорошо отпуск взять по такому случаю, но в связи с военным положением отпуска военнослужащим отменили, предоставляли только раненым после госпиталей для выздоровления и восстановления.
В секрете ранение Матвей держал. Но от отца, опытного сыщика, разве что-либо скроешь? Матвей в комнатке для молодых был, что на втором этаже, у окна стоял, встав с постели. Молодая жена на первый этаж спустилась, завтрак готовить. Отец вошёл, а Матвей в одних трусах и свежий, ещё толком не заживший рубец на руке во всей красе.
– Это что такое?
Павел ткнул пальцем.
– Ранение, папенька.
– Сам вижу. Где получил, при каких обстоятельствах? Боевики покуражились?
– На фронте, – нехотя признал Матвей.
– Это в командировке когда ты там был?
– За революционером ездил. Крови много на нём, получил приказ арестовать.
– Правильно сделал, что убил его!
– Почему ты так решил? – удивился Матвей.
– Если бы он удачливее был, ты сейчас здесь не стоял. Стало быть, ты в ответ стрелял. Или ошибаюсь?
– Точно сказал.
Матвей надел рубашку, натянул домашние брюки.
– Папенька, ты маме не говори. Зачем её волновать?
