Несмотря на распространенное мнение, герои «Hangover Square» на самом деле не пьют на Hanover Square. В основном они делают это значительно южнее и западнее – в районе Earl’s Court; собственно, подзаголовок романа гласит: «История мрачнейшего Эрлс-корта». Иногда Джордж Харви Боун, его возлюбленная Нетта Лонгдон, ее друг Питер и другие неудачники и пьяницы отправляются в злачный Сохо, а один раз даже доезжают до приморского города Брайтоно, но все-таки главное место действия – именно Эрлс-корт. «Hangover Square» – роман чисто лондонский. С топонимом Эрлс-корт Хэмилтон тоже играет, как и с Ганноверской площадью, как и с именем Нетты. Игра довольно тонкая – удивительно, что ни Пристли, ни певшие посмертную хвалу Хэмилтону Дорис Лессинг, Иэн Синклер и Питер Акройд этого не заметили.
Начнем с него, с Эрлс-корта. «Court» – это и «суд», и «двор», и даже иногда «переулок». Исторически этот район Лондона получил свое название из-за того, что там, видимо, был расположен – еще в англо-саксонские времена – суд эрла (донормандский титул, что-то вроде позднейшего «герцога»), который владел этими землями. Этимология забылась, но Патрик Хэмилтон вспомнил. С одной стороны, речь в романе идет о невеселых алкоголических похождениях шайки бездельников в также очень невеселом тогда лондонском районе, а с другой – учитывая криминальный сюжет книги – как бы и о суде. Тогда это уже не просто «роман», а судебные показания, причем страшноватые.
Далее – Hangover Square. Да, это – не топоним, это – метафора, в том числе и историческая. Страна, у которой были великие государственные деятели, вроде Уильяма Питта-старшего и Уильяма Питта-младшего, великая империя, вершившая судьбы мира, вся она сжалась теперь (действие происходит после позорного для Британии 1938 года) в несколько грязноватых, сырых, дурно освещенных питейных заведений, где люди без определенного рода занятий наливаются джином и элем. Ганноверская площадь выбрана не случайно – перед нами королевство, где царствуют, но не правят потомки захудалой, забытой немецкой династии. Тоска, скука и монотонное повторение; в Британии за одним ганноверским королем Георгом следует другой – точно так же, как бармен автоматически наливает одну за одной пинту. У экспансивных интеллигентов от всего этого изжога, а у меланхоличных алкоголиков – похмелье. Hangover Square.
Да и конечно, это – Лондон и ничто иное. Ведь известно, что «англичане страшные пьяницы», как писал Герцен, и мнение это опровергнуть невозможно. В Британии пьют больше всех в Европе, а в ее столице, наверное, больше всех в Британии; впрочем, подсчитать сложно. Netta Longdon начинает пить с утра, как только выберется из постели, выкурив пачку сигарет. Обычно это джин-тоник в одном из пабов Эрлс-корта. Зовут героиню так оттого, что она набросила невидимую «сеть» (net) на Джорджа Боуна, она поймала его в «силки». Лонгдон – так как она «стремится» (longing) к актерской карьере, «жаждет» славы, Боун ее «вожделеет», и все это тянется мучительно «долго» (long), почти нескончаемо. Такое может происходить только в Лондоне (London) и нигде больше.
Еще одно заблуждение, что «Hangover Square» – собрание печальных зарисовок из быта красноносых завсегдатаев лондонских трактиров. Самое характерное там – обмен мнениями по любому поводу за кружкой эля. Главное в романе – юмор, довольно старомодный: «Возможно, новое поколение читателей, у которых нет своего Патрика Хэмилтона, будет поначалу сбито с толку или даже заскучает, столкнувшись с этим очень индивидуальным юмором» (Пристли). Все вышеперечисленное в «Hangover Square», конечно, есть. Но основная характеристика романа – как и всей жизни его автора – иная. «Hangover Square» – невыносимо мрачная книга, которая не оставляет никакого проблеска надежды на то, что в мире есть нечто хотя бы отдаленно похожее на «смысл».
Я очень надеюсь, что мой текст вдохновит/подвигнет кого-то из переводчиков или издателей обратить внимание на эту вещь. Оттого я не вдаюсь в подробности насчет сюжета. Прочитаете и увидите, чем все кончилось. И как знать, быть может, само выражение «Hangover Square» войдет в русский обиход. Например, это же идеальное название для того символического места, где обитают вышедшие в тираж политические изгнанники, которые ходят по адовому кругу отчаяния, скуки и надежды. Похмелье у них, увы, не от алкоголя.
Несчастный Оруэлл
В августе 1945 года в лондонском издательстве Secker & Warburg вышла одна из самых известных книг прошлого века. Небольшая повесть, по жанру – аллегорическая сказка, продолжала свифтовскую традицию английской литературы. Последняя часть скитаний хирурга Лемюэля Гулливера пришлась на страну гуигнгнмов, прекрасных добродетельных лошадей, которые управляют безобразными человекообразными йеху – да что уж там, «человекообразными», просто людьми. В «Скотном дворе» животные со зверофермы взбунтовались против своего пьянчуги-хозяина и захватили власть. Собственно, сказка – о том, что из этого вышло.
«Скотный двор» читали все или почти все. Из тех, кто не читал, немалое количество, во-первых, имеют все же представление о сюжете, а во-вторых, никогда не призна́ются, что не открывали этой книги. Наконец, среди тех, кто честно сознаётся в том, что не читали «Скотный двор», найдется немало людей, знающих хотя бы одну фразу оттуда. Например, эту: «Все животные равны. Но некоторые животные равны более других». Книга Оруэлла сыграла огромную роль в отрезвлении западных энтузиастов сталинского СССР, в формировании языка риторики времен «холодной войны», а в само́м Советском Союзе за самиздатовскую копию ее можно было угодить в лагерь. Первая публикация «Скотного двора» в СССР состоялась – в разных переводах и с разными названиями – в 1988 году в молдавском журнале «Кодры» и в рижском «Роднике». Обратим внимание на эту географию – не Москва, не Ленинград. В 1988 году мне было 24 года, я жил в закрытом советском городе Горьком и все самое лучшее из некогда запрещенного читал в «Роднике». Сегодня никто уже не помнит об огромной роли этого журнала – и некоторых других, латвийских, молдавских, грузинских – в вытравливании советского яда из мозга советского человека. Увы, этот процесс затронул небольшое количество людей, меньше, чем тогда казалось. Да и советское оказалось многослойным.
В общем, книга известная, о ней написано очень много, пересказывать ее сюжет глупо. Зато исключительно интересно проследить некоторые сюжеты, с ней связанные. Например, лондонский.
Джордж Оруэлл начал сочинять «Скотный двор» в 1943 году, а закончил в 1944-м. В декабре 1943-го он сообщал своему приятелю Леонарду Муру: «Ты будешь рад услышать, что я наконец-то опять пишу книгу». Когда же он ее дописал, на Мортимер-креснт, в Килбурне, где Оруэлл тогда жил с женой Айлин, прилетел немецкий Фау-1. Самое обидное, что писатель только что перетащил сюда большинство книг из разных предыдущих мест обитания, – и вот снова пришлось рассовывать библиотеку по друзьям. В конце концов был найден новый дом – квартира в районе Ислингтон, Кэнонбери-сквер, дом 27. Здесь семейство и поселилось, сюда привезли усыновленного ими младенца Ричарда, сюда же заглядывали литературные друзья обсудить поиски издателя «Скотного двора». Поиски оказались долгими и нелегкими.
Было несколько издателей. Первый, знаменитый Виктор Голланц, социалист, общественный деятель, некогда знакомец Ленина, отказался по простой причине – в разгар войны не стоит публиковать книгу, порочащую союзника, Советский Союз. Тем паче что в ней – о ужас! – Сталин с приспешниками изображены в виде свиней. Плюс Сноуболл – типичный Троцкий. А в Испании во время гражданской войны Оруэлл входил как раз в троцкистскую организацию – и чуть не погиб от рук испанских сталинистов.
