— Ну, вы же звонили следователю Корневу? — нетерпеливо спросила Лядова.
— Ну да, звонил. Товарищ Корнев за преступником вашего сотрудника и прислал. Вот, читайте, — сказал Стасюк, протягивая нам листок бумаги. — Майор сказал, что бланк взять с собой забыл, поэтому протокол от руки составили. Ещё сказал, что чуть позже приедет следственная группа для проведения следственных мероприятий. Вот, я так понимаю, вы и приехали.
— Какой майор? Какая следственная… Дед, где задержанный? — не выдержал я.
— Да какой я тебе. Уехали десять минут назад. Майор протокол подписал, мне отдал и мои ребята этого козла, выдающего себя за доктора, ему передали, — ответил начальник охраны, набирая кого-то по телефону. — Алло, Бурков, «вольво» синяя выехала? Понял. Вот дежурный по КП доложил: автомобиль «вольво», гос. номер «н412ау» 77-го региона выехал с территории больницы в тринадцать сорок пять. У нас всё чётко, майор.
— Документы этот майор вам показывал? Вы их видели лично? — не унималась Лядова, наседая на начальника охраны больницы.
— А как же! Чай не лаптем. Вот в протоколе всё записано… майор Краев Константин Сергеевич.
— Костик! — дуэтом выкрикнули мы с Лядовой.
— Ну, вот… вы же его знаете? Номер удостоверения, кем, когда выдан. Всё зафиксировано. А как, у нас по-другому нельзя, — как-то даже с гордостью ответил начальник всей этой «Секьюрити», — вот и вещественные доказательства сохранены. Никто из посторонних не прикасался.
Начальник службы безопасности почти торжественно щёлкнул замками своего огромного сейфа и достал два цветных целлофановых пакета, пахнущих полукопчёной колбасой. В одном пакете лежал флакон с какой-то прозрачной жидкостью, а во втором нож. Ну да! Нож из китайского кухонного набора с чёрной ручкой. Показалось странным, что «капитан Краев» не заинтересовался вещественными доказательствами. На этот вопрос ответит только наша лаборатория.
— А как… как он себя вёл? Волновался? Может быть, нервничал, спешил? На полицейского-то был похож? — поинтересовалась Лядова.
— Скажешь тоже, лейтенант. Он же по форме был. Настоящий мент. Спокойный, уверенный. Чувствуется сила за человеком. Поблагодарил всех за задержание опасного преступника. Руки парням моим пожал. Сказал, что обязательно благодарственное письмо от МВД выхлопочет. Правда, пожурил, что мои парни этого гада слишком помяли. Ну, так поделом ему. А что? Что-то не так сделали? — поинтересовался бравый бывший армейский подполковник.
— Разберёмся. А в какой палате Сажин? — поинтересовался я, отдавая «протокол» выдачи задержанного и магазинные пакеты с уликами стажёру.
— Так в четыреста пятой он. Тоже досталось мужику, — ответил начальник охраны, провожая нас к выходу, — так что, товарищ майор, ждать нам письмо-то?
— Какое письмо? — не понял я.
— Так благодарственное! — оживился Стасюк.
— А! Так это вам к товарищу Корневу. Он у нас главный по благодарственным письмам. Но я словечко замолвлю, — обнадёжил я и, пожав начальнику руку, пошёл в сторону больничного лифта, подталкивая впереди себя хихикающую Светлану.
* * *
Допрос в очередной раз потерпевшего Сажина был в самом разгаре. Живучий карточный шулер и матёрый следователь сидели на стульях друг напротив друга. Между ними стояла тумбочка, на тумбочке глубокая тарелка со шкурками от мандарина и два стакана. Пустых. В воздухе незримо витали молекулы коньячных спиртов, безжалостно истребляя устоявшиеся больничные запахи. Увидев нас, Корнев молча показал рукой наши места на свободной больничной койке. Я понял, что сразу травмировать пожилого следователя внезапной новостью нельзя. Наша новость должна выстояться, как хороший коньяк.
— А как? Как ты понял, что это не врач, Серёга? — восторженным голосом спрашивал Руфатыч, налегая грудью на тумбочку.
Стало понятно, что мужики разобрались, кто прав, а кто не очень. И Руфатыч проставился, грехи замаливает.
— Да поначалу я-то и не понял. Заходит такой… Ну, обычный лепила. Сейчас, говорит, витаминчики прокапаем. Думаю, витаминчики всегда хорошо, пусть капает, если надо. Рукав левой руки закатываю, ложусь поудобней. Смотрю, как он шланги свои настраивает, а ручонки у него так ходуном и ходят. Знаешь, тремор такой нездоровый. Ну, думаю, чё такого… врачи тоже люди. Вчера, небось, принял лишнего, а сегодня мается. Лишь бы в вену попал.
— А вам витамины назначали? — влезла с вопросом Лядова.
— А хрен… слушай дальше. И тут он спиной ко мне поворачивается, и я понимаю, что что-то знакомое мне в его затылке. Потом понимаю, что не в затылке дело, а в его локаторах. Уши как у хоббита! И одно ухо больше оттопырено. Но где я эти пельмени видел, не вспомню никак. А тут он ко мне поворачивается и иголкой начинает мне в вену целиться. И тут я всё и вспомнил! — торжественно объявил Сажин, многозначительно посмотрев на Руфатыча.
Руфатыч посмотрел на нас с Лядовой и виноватым голосом пояснил, незаметно показывая нам микрофон диктофона:
— Товарищи, мы с господином Сажиным договорились пока протокол не писать. Но всё, что сейчас происходит, делается для прояснения ситуации и по большому счёту законов РФ не нарушает.
— Не нарушает! — эхом откликнулся, потирая потные ладони, господин Сажин.
После этих слов еле скрипнула дверца больничной тумбочки, и из её недр была извлечена наполовину пустая бутылка дагестанского коньяку.
— За удачу, счастливый случай и фарт! — шёпотом произнёс Сажин, чокаясь с Руфатычем.
— За нерушимость законов РФ и президента Путина! — почти в микрофон диктофона шепнул следователь Корнев.
Угостив Руфатыча долькой мандаринки, Сажин продолжил:
— Ребята, у меня, как в фильме, который смотришь сквозь сон, кадры перед глазами промелькнули. Это же уши таксиста, который вёз меня с той игры. Я тогда полчаса на его затылок по дороге домой смотрел. Ещё думал: вот не повезло мужику с такими лопухами. А когда эта падла ко мне руку с иголкой приблизила, у него резиновая перчатка завернулась, и я на запястье увидел татуировку. МИР. Я этот МИР на всю жизнь запомню. Верняк! И ещё между большим и указательным пальцем у него пять чёрных точек должно быть. Он когда в ту ночь меня резал, я эти три буквы на руке, держащей нож, и запомнил. Наливай, Руфатыч, сейчас меня попрёт!
— Серёженька, я налью, ты давай дальше. Дальше-то что было? — хлопнул дверцей тумбочки Корнев.
— Ах ты, сука, говорю. Нет! Ах ты, падаль доходная! Точно! Ах ты, падаль, ору! И этой держалкой железной его по спине. А он, тварь, закашлялся так, как чахоточный, и из кармана ножик достаёт. Я смотрю, а это вроде тот же самый нож! Откуда, думаю? Он же во мне тогда остался!
Беру эту железку двумя руками, и как уху… извините, барышня, его по кумполу.
Хотел ещё раз, да тут мужики на меня навалились. Вот такие, брат Руфатыч, дела! Живой-то он хоть? — с надеждой в голосе поинтересовался потерпевший, шумно закусывая долькой мандарина.
