- Да, весело… - я вздохнула. – Может, мне не стоит с ними знакомиться? Или притворимся, что ты совсем к другой бабе свалил, а я уже третья?
- Очень смешно, - хмыкнул Максим.
- Ну тогда утешься, что ты моей маме тоже не понравишься. Ты ей и так уже не нравишься.
- Сказала ей?
- Нет. Но ты еще летом ей не понравился, - напомнила я.
- А, ну да. Я же тебя оперировал неправильно. Вот даже не знаю, насколько это может меня утешить. Бедная женщина, какой шок ей предстоит. Врач-убийца и все такое.
- А в коробке что?
- Как обычно. Варенье, соленые огурцы и грибы. Ты что-нибудь из этого ешь? Потому что я – только грибы. Маринованные.
- Огурцы. Иногда.
- Тогда подарим варенье твоей маме.
- С ума сошел, она не ест варенье. Зачем брал, если не любишь?
- Ну а вдруг ты любишь.
Добравшись наконец до стоянки, мы загрузили коробку в багажник, сели в машину и… начали целоваться. Долго и со вкусом.
- Фокин, - сказала я, с трудом оторвавшись от него. – Сейчас мне придется платить за стоянку не за два часа, а за три. Давай уж лучше дома бесплатно.
- Как скажешь. Кстати, куда ты собираешься меня везти? К себе или ко мне?
- К себе, - засмущалась я. – Там… еда.
- Убиться веником. Ты тренировалась на кошках все четыре дня?
Так мы подкалывали друг друга всю дорогу. А мясо, которое я оставила в духовке, высохло и превратилось в подметки. Максим честно пытался его есть с серьезным видом, но сдался. Как и я. Мы подобрали с противня картошку и зажарили по горячему бутерброду.
- Герман больше не появлялся? – спросил Максим, складывая посуду в посудомойку.
- Нет.
- Завтра у меня смена в академии, а седьмого я его навещу.
- Завтра?! – огорчилась я. – На сутки?
- Ну а что делать? Уже поздно меняться. Я с таким расчетом и билет обратный брал, - он обнял меня, и я с мурчанием положила подбородок ему на плечо. – Нин, мне вставать завтра рано. Намек понятен?
- Намеки еще всякие, - проворчала я, нащупывая пряжку его ремня. – Нет, чтобы просто сказать: бегом в койку. Предлагаю для экономии времени душ принять вместе…
= 33.
7 января
- Самое подходящее занятие для праздника, - вздохнула я. – Может, завтра?
- А тебе хочется в праздник на эти сумочки любоваться? – Максим кивнул на дежурную синюю сумку и большой пакет из «Домового», куда я сложила вещи Германа. – Давай уж закончим с этим побыстрее.
- Я с тобой.
С полминуты мы с Максимом смотрели друг на друга в упор, как будто играли в гляделки: кто кого.
- Черта лысого, - это начальственное выражение я знала очень даже хорошо. - Нечего тебе там делать.
- Тогда и ты не поедешь. Вот так. Фамилию его ты не знаешь, к тому же прописан он в Выборге, так что не найдешь.
- Будем бодаться? – улыбнулся Максим. – Хорошо. Для экономии времени… - он посмотрел на меня, словно хотел о чем-то напомнить, и я тихо хихикнула, уже почти сдаваясь. – Для экономии времени пойдем на компромисс. Ты едешь со мной и сидишь в машине. То есть я еду с тобой, ты ж поведешь. Устраивает?
- Ладно, - проворчала я. – Поехали.
Время уже перевалило за обед. Максим пришел утром из академии – с пакетом из все той же пекарни, так что завтрак у нас обошелся без очередного моего кулинарного факапа. Как накануне, когда я пожарила омлет. Мы стояли и смотрели на него – роскошный, пышный.
- Случилось чудо? – поинтересовался Максим. И сглазил.
Как только я сняла со сковороды крышку, омлет мгновенно сдулся и превратился в плоский блин.
- Ничего, - утешил Максим, заметив, что я готова расплакаться. – Если свернуть трубочкой, получится вполне толстенький. Нинка, перестань. Если не будешь циклиться, все получится. Не умерла же ты с голодухи, когда одна жила. А будешь думать, что вот сейчас снова облажаюсь, так и будет каждый раз. В конце концов, из-за этого я тебя точно не разлюблю.
Впрочем, на вкус омлет оказался вполне так съедобный. А на обед, пока Максим отсыпался после смены, я щи сварила. И рыбу пожарила. Которая прилипла к сковороде и порвалась.
- А он точно дома? – спросил Максим, когда я припарковалась на Новосмоленской.
- Я написала, что приеду после двух. Ответил, что ждет. Подожди, - я достала из сумки ключи. – В домофон не звони, увидит – не откроет.
- А дверь откроет?
- Если нет, тогда сам откроешь. Короткий ключ от нижнего замка. Максим, только я тебя очень прошу…
- Не боись, рыба, я же хирург, у меня ручки. Если засажу разок, так с ноги. Больно, но бесследно. Чтобы не побежал в травму побои снимать.
- Максим!!!
Он усмехнулся, подхватил сумки и пошел к парадной.
Рыба?! Это что, намек на обед? Или ласково?
Кстати, вот интересно, я называла его только Максим. Или Фокин. Макс – это было чисто рабочее, причем за глаза. Так мы звали его между собой, с Юлькой и Кристиной. Или тоже по фамилии. В качестве личного обращения почему-то на язык не шло.
Прошло пять минут, десять, пятнадцать.
Еще пять – и я начну грызть ногти! А еще через пять пойду туда сама.
Ногти грызть не пришлось, к счастью. Максим вышел, сел рядом. С непроницаемым лицом, выражение которого мне было не расшифровать.
- И? – осторожно спросила я, заводя двигатель.
- В порядке. Можешь не беспокоиться, больше он тебя доставать не будет.
- Ты издеваешься? – возмутилась я.
- Ничуть. Ну ладно. Он открыл дверь, начал возбухать, но я ему показал справочку, разъяснил перспективы. И он сдулся.
- Вот прямо так и сдулся? – не поверила я. - И на это понадобилось пятнадцать минут? Или он тебе кофейку сварил? За мир и дружбу во всем мире?
- Да, прямо вот так. А что долго – так лифт ждал. И вверх, и вниз.
Мы уже подъехали к набережной Макарова, когда Максим вздохнул тяжело, как человек, сделавший нелегкий выбор.
- Знаешь, Нин. Сидел я и думал. Пытался решить… Кстати, как называется задача, не имеющая решения?
- Не знаю. Так и называется, наверно.
- По-английски – infeasible problem.
- А по-французки - probleme infaisable, - машинально перевела я. – И что за задача?
- Давай лучше дома. А то ты за рулем.
- Тогда какого черта? Вот и молчал бы до дома. Говори. А то я буду нервничать и во что-нибудь впилюсь.
- Ладно. С одной стороны, как порядочный и благородный человек я должен помалкивать в тряпочку. А с другой, память имеет такое странное свойство: со временем нивелировать плохое и приукрашивать хорошее. А мне совсем не хочется, чтобы при нашей первой или там двадцать первой ссоре ты подумала: на хрена ж я променяла такого замечательного Герочку на эту скотину? Нос-то ведь зажил уже.
