Марксизм в контексте постмодерна
Начиная с пятидесятых годов XX века, в западном обществе и в сфере его культуры появились новые примечательные явления, объяснить и охватить которые не могли ни традиционные доктрины, ни современные концепции. Хассан
[46] полагал, что эти феномены, не подходящие по всем признакам к определению «модерн», можно именовать постмодерном, и заметил, что постмодернизм – это, вероятно, реакция на то невообразимое, которое модернизм видел мельком лишь в моменты наибольшего своего озарения. Иначе говоря, суть постмодернизма заключается в детальном рассмотрении и переосмыслении эпохи модерна, состояния модерна и модернизма.
Как уже было сказано выше, по мнению мыслителей постмодернизма, «капитализм – одно из наименований модерна»
[47]. Поэтому в процессе пристального изучения и пересмотра эпохи, а также состояния модерна и модернистской доктрины марксова критика капитализма естественным образом всплыла в контексте постмодерна. Хайдеггер, шедший в авангарде теории постмодернизма, а также ключевые фигуры в развитии этой доктрины – Деррида
[48], Фуко, Лиотар
[49], Рорти
[50], Джеймисон и другие мыслители – проявляли и проявляют к марксистской философии самое пристальное внимание. У них можно почерпнуть знания о марксизме в таком ракурсе, в каком он представлен в дискурсе постмодерна.
С самого своего появления постмодернизм выступал против всякой метафизики. Можно сказать, что все постмодернисты были едины во мнении по вопросу оппозиции метафизики.
Хайдеггер обращал внимание на усердие Маркса в деле отвержения метафизики и считал, что ему удалось подытожить его учение. В «Письме о гуманизме» Хайдеггер развивал точку зрения о том, что Маркс, осознав отчужденность людей, проник в сущностное измерение истории, а потому Марксов взгляд на историю превосходит другие исторические теории.
Деррида писал: «Если есть некий дух марксизма, от которого я никогда не откажусь, то это не дух критики или вопрошания… но, скорее, некое утверждение освобождения и спасения, некое обещание, предначертание того, что мы найдем способ сбросить оковы всех догм, включая любую метафизику, и религию в том числе, отринуть всякое переживание благой вести о спасении мира»
[51]. С точки зрения Деррида, без Маркса, без памяти о нем и продолжения его дела нет будущего.
Фуко полагал, что три фундаментальных, доминирующих истока всей современной критической мысли – это Ницше, Фрейд и Маркс. Каждый из этих трех великих родоначальников философских учений сыграл основополагающую роль в деле «децентрализации» философского знания, а вместе они проложили путь к современной герменевтике
[52]. На взгляд Фуко, Маркс интерпретировал производство в понимании буржуазии, а не как производство вообще. В «Капитале» Маркс, раскрыв суть системы ценностей буржуазии (а точнее, маскировав обыденные ценностные нормы), фактически отрицал так называемый глубинный смысл, или истину. Фуко доверял историческому анализу Маркса и считал, что в основе этого анализа лежат не какие-либо модели из XVIII века, а новая дискурсивная практика на основе политической экономии, созданная Марксом. «В настоящее время невозможно писать историю и не использовать идеи, напрямую или косвенно связанные с воззрениями Маркса, и не помещать себя в рамки марксовой идеологии и определений», – резюмировал Фуко.
По мнению Лиотара, капитализм, как одно из наименований модерна, уже стал символом метафизики, а «Маркса отличает глубокое понимание феномена капитализма, которое особенно проявлено в “Капитале”»
[53]. С подачи Маркса диалектика стала дискурсом, разрешающим бесконечно противоречивое движение. И вопрос как раз заключается в том, что в наши дни само выражение «диалектическая логика» приобрело стилистическую окраску.
Рорти относился к марксизму противоречиво: с одной стороны, ставил Маркса в один ряд с Ницше и Хайдеггером и считал философом-просветителем, а сам марксизм причислял к категории философии Просвещения (или к постфилософской культуре). Марксистская философия проповедовала приоритет практики над остальными явлениями, на протяжении всего времени своего существования, твердо придерживаясь позиции исторического сознания и полагая своей целью осуществление непрерывного диалога между человеком и природой, человеком и другими людьми, человеком и текстом. С другой стороны, Рорти считал, что хотя Маркс и провозглашал примат практики надо всем остальным, но все же продолжал следовать своим убеждениям, не прекращая попыток проникнуть в суть бытия, которое есть первопричина всех явлений и поисков теоретической базы для политики. В связи с этим Рорти, что вполне очевидно, заострял внимание на разрыве, который существовал между философскими методами марксизма и его теоретической системой.
Джеймисон работал над современной интерпретацией марксистской философии и считал, что Маркс утвердил для последующих поколений нужный подход к постмодернизму. Как писал Джеймисон, марксизм – вовсе не простой, устаревший холистический дискурс единственно о производстве, а, напротив, грандиозный и невероятно серьезный метод изучения – нынешний способ восприятия реальности, используемый для восстановления наших отношений с бытием. По мнению Джеймисона, философия марксизма передала видение общества в целом, позволила всем остальным несовместимым, необобщенным до этого критическим методам занять свое место, подтвердила состоятельность элементов, их структуры, переварила, вобрала в себя, сохранила их. И авторитет таких методов проистекает из их согласованности с тем или иным законом общественной жизни, той или иной подсистемой со сложной, стремительно растущей сверхструктурой.
