Близнец дружески поздоровался с нами, пролаял что-то непонятное на берлинском диалекте, обнялся с Алексом, и мы тронулись.
Несколько минут шли по дороге, замощенной голубоватым камнем. Затем проводник наш остановился у столба… с полуметровым металлическим жуком на вершине, нажал на нем какие-то кнопки, приложил к маленькому стеклянному окошечку большой палец правой руки.
…
И все вокруг нас изменилось.
Свет стал другим. Или воздух начал иначе его преломлять?
Само пространство изменилось, стало казаться, что мы идем внутри большой стеклянной призмы.
И полумертвый ноябрьский лес… позеленел, ожил, наполнился ароматами и звуками.
Изменение произошло и со мной… Тоска, гложущая меня уже несколько лет, прошла. Я ощутил прилив сил.
Алекс ничего не заметил, потому, что как раз тогда, когда его близнец нажимал на кнопку — погружался в один из своих омутов.
Двойник же его лукаво на меня посмотрел и едва заметно улыбнулся…
…
Мы свернули на лесную тропинку.
Форсировали непонятно откуда взявшийся тут овраг.
Несколько раз пробивались через колючие кустарники и бурелом. Близнец расчищал дорогу мачете.
По моим расчетам, мы должны были уже четверть часа назад достичь цели. Но мы шли-шли-шли…
Мне не хотелось больше в этот Парк. Видел картинки в интернете. Скука. Убожество. Как и все, что осталось от ГДР.
Мне хотелось и дальше идти по этому лесу… внутри призмы… чувствовать себя молодым и здоровым… и ни о чем не думать.
…
Вспугнули спящего оленя.
Олень вскочил, посмотрел на нас сердито, пробормотал короткое немецкое ругательство (клянусь!), помотал грандиозными ветвистыми рогами и прыгнул… приземлился метрах в двадцати от нас и умчался как скорый поезд.
Миновали еще один овраг. На дне его протекал ручей. Когда я его перепрыгивал, мне показалось, что снизу, из кристальной глубины на меня смотрит знакомое женское лицо. Наваждение.
А еще через несколько минут дорогу нам вдруг преградил… слон, размером с товарный вагон. Нет, не слон. Мамонт! Бивни винтами. Шерсть клокастая. Глаза красные от гнева. На брюхе мамонта была дверь. В двери было вырезано небольшое окошечко. Оттуда на нас внимательно смотрели две ручные вороны. Искусственные их глазки поблескивали как жемчужины.
Мамонт поднял хобот и затрубил… а затем… исчез.
А это что такое? Вокруг толстой ветки бука обвился пятнистый питон. На некоторых его пятнах проступала эмблема магазина Альди.
У корней дерева копошился… дикобраз. На крысиной его морде я заметил круглые роговые очки.
Рядом с ним порхали три слепяще-синие бабочки величиной со стопу иети.
Может быть тут, на берегу реки — микроклимат?
Или проклятый близнец привел нас потайным путем в частный зоопарк под стеклянным куполом, о котором никто не знает?
Вроде «Тропического дома» в Ботаническом саду?
После того, как у нас над головами пролетел, величественно поводя крыльями, огромный орнитохейрус, я решил, что свихнулся. Орнитохейрус бормотал: «Посторонние в Парке явление нежелательное. Надо сообщить дирекции и пресечь надругательство… Хррак-хррак-хррак…»
Алекс и его спутник шли себе, как ни в чем ни бывало… жестикулировали, вспоминали студенческие проделки, гоготали… восклицали.
Все движения руками и ногами они совершали синхронно.
В какой-то момент… две симметричные фигуры, маячившие у меня перед носом… наложились друг на друга… слились… стали одним человеком.
Этот образовавшийся из соединения двойников человек вывел меня за руку из густого кустарника на аккуратно заасфальтированную полянку.
…
Перед нами посверкивал в лучах полуденного солнца как бы игрушечный вокзал развлекательной железной дороги. Станция называлась — «Пальмира». На перроне росли пальмы. На одной из них я заметил обезьяну. Она ела большое красное яблоко и чесала у себя под мышкой…
На узеньком рельсовом пути стоял поезд, состоящий из смешного красно-зеленого паровоза и трех открытых пассажирских вагончиков, заполненных веселыми пассажирами. Все они были нагими…
Некоторые пританцовывали, другие пели… у многих в руках было итальянское мороженое и цветные воздушные шарики.
Гамадрил-машинист в смешной фуражке стоял рядом с паровозом на всех четырех, распуша свою роскошную шевелюру. Открывал пасть, украшенную длинными клыками, и пускал в воздух из специальной машины мыльные пузыри размером с арбуз. Увидев нас, он заторопился… быстро влез в кабину паровоза и дернул за шнур. Загудел гудок. Протяжно… А затем прогудел несколько пассажей из оперы Гуно «Фауст».
Несколько больших черных птиц взлетели с веток вяза.
Мой спутник потянул меня за руку… втащил в последний вагон… мы нашли два свободных места.
…
Поезд тронулся.
Я был ошарашен. Нудисты. Гамадрил. Фауст.
Поезд отлакирован, а вокзал — сияет свежими красками. В заброшенном Парке?
И почему вокруг все цветет как в конце мая?
А на душе так тепло и радостно?
Откуда взялись эти пассажиры?
По дороге сюда мы не встретили ни одного человека.
Пассажиры?
Нет… это были не живые люди, а большие деревянные куклы. И в руках они держали деревянное мороженое.
Как же это я обознался?
Попытался зачем-то вспомнить, какую рубашку носил Алекс, а какую его близнец. Но не вспомнил. Перед носом носилась синяя стрекоза… Отвлекала, путала мысли…
Я попытался отогнать ее, как отгоняют назойливую муху. Не тут-то было.
Она села мне на живот и пролепетала: «Как же вы невежливы, господин артист! Разве вы не видите, кто я?»
И вправду это была не стрекоза, а Люси, моя недолгая калифорнийская подруга, выдумщица и забавница, молодая, привлекательная, в белом белье. Она сидела у меня на коленях и жеманилась.
Прощебетала: «Посмотри, как тут прекрасно! На острове мормонов всегда лето… переезжай ко мне, будем любить друг друга как в доброе старое время».
Поцеловала меня в лоб и пропала.
В воздухе не осталось даже пара.
Только тепло ее губ…
…
Потешный наш поезд долго поднимался по спирали на вершину пологого холма.
Я жадно смотрел на живописные окрестности. Хотел насладиться каждой мелочью. Чувствовал, что еще немного… и все это пропадет… исчезнет, как исчезла несколько минут назад моя бывшая подруга… как исчезает все…
Я видел густо-зеленые леса, многоводные реки… долины… хрустальные города… на горизонте — синели заснеженными вершинами горы.
