Соня казалось далекой и отчужденной, уже не приходила во снах, не терзала воображение. Дни и ночи, тайком проведенные вместе с мией, вспоминались теперь через пелену холодного утреннего тумана. Может, ничего и не было? А если и было, то разве могло длиться вечно, когда здесь ожидал этот древний противник, ощетинившийся всеми сосновыми иглами Маракх.
Однажды, изучая лес, Гордас наткнулся на два скелета крупных самцов оленей. Уже выбеленные дождями, обглоданные мелким зверьем, остовы были намертво сцеплены межу собой ветвистыми рогами. Не трудно догадаться о причине смерти благородных животных. Сражаясь за самку в период весеннего гона, олени крепко соединились костяными отростками и после не смогли разомкнуть эту связь. Оба зверя были сильны и смелы, никто не хотел сдаваться и позорно прятаться в чаще, а все решила досадная случайность.
Соперникам пришлось долгое время держаться вместе, насколько это было возможно, и умерли они от нападения хищников или от голода. А самка досталась более удачливому и, возможно, более осторожному конкуренту. Присев на корточки возле еще целых широколобых черепов, Гордас впервые задумался об отце, как о возможном препятствии на пути к Соне.
А имеет ли он, Гордас, право на эту женщину? Она принадлежит отцу. Лоут милостиво разрешил сыну насладиться ее обществом, но после возвращения с Маракха захлопнет дверь перед его носом. Еще одна из традиций Марионы. Взрослые сыновья солдат почти не общаются с отцами и живут каждый своим домом.
Будучи еще мальчиком Гордас пытался расспрашивать Лоута о его родителях, но получал короткие четкие ответы. Старшее поколение Шалок обустроилось на благоуханном острове к западу от города на побережье и не нуждается в обществе родни. По мнению отца, таких объяснений должно было хватить, но Гордас однажды захотел убежать из дому, чтобы повидать деда.
И сейчас в лесу на Маракхе, спустя много лет, Гордас заново переживал то чувство беспомощности и одиночества, охватившее его на пустом берегу. У мальчика не было лодки, а управлять летмобилем он пока не умел. Ну, так потом, когда в руках прибавилось силы, а ум постиг все тонкости пилотирования… почему же Гордас не вспомнил о своей мечте встретиться с близкими людьми. Почему оставил надежду разыскать отца своего отца, взять его за руку и о чем-то расспросить?
И неужели Гордас должен отказаться от Сони только потому, что она является женой Лоута? Нет! Уж если она хочет жить с ним и расстаться с Шалоком старшим, если таково будет ее желание, то Гордас сделает все, чтобы забрать любимую себе. Только себе. И уже ни с кем ее не делить! А отцу придется смириться и уступить. Гордас вернется с Маракха уже не тем мальчишкой, который, молча, благоговеет перед непререкаемым авторитетом старшего в семье, а вполне самодостаточным мужчиной.
На Маракхе все почему-то видится иначе… Отчего именно сейчас так тяготят воспоминания… Будто только и ждали момента, чтобы напасть толпой смутных образов… Тот вечер, когда отец заставил Соню принадлежать ему, насильно уложил ее в постель у него на глазах, и Гордас просто ушел… ушел… как он мог уйти тогда?! Она же не хотела быть с ним, отец это видел и продолжал настаивать назло ему, а вдруг сейчас, там, дома он снова заставляет ее… А Гордас так далеко и ничего не может исправить… О, нет! Как это больно!
В ярости мужчина раскидал ногами оленьи кости перед собой, а потом, хрустя шейными позвонками под тяжелой подошвой ботинок, принялся растаскивать в сторону и сами грузные черепа. Несколько сильных ударов и пара отростков на рогах обломились, наконец, освободив своих безмолвных хозяев из общего плена.
«Только так, через боль, через ненависть и борьбу можно получить свое — то, к чему рвется сердце, к чему тянется душа. Я буду сражаться честно, отец, но я уже не уступлю тебе ни в чем. Если она выберет меня… Моя мия, моя мейла, моя любимая женщина… Но сначала я должен доказать, что достоин ее, сначала я должен выжить и вернуться домой. Вернее, мне придется построить свой дом, потому что в прежнем мне уже не будет места».
Укрепившись в своем решении, Гордас неожиданно почувствовал себя увереннее и сильнее. Пусть «мия» — это лишь сон, лишь мечта, но мысли о ней помогают идти вперед, даже когда на много миль окрест не видно ни единой тропинки.
Дни сменялись ночами, ветреными и холодными, но измученное тело просило отдыха, хотя каждая клеточка спала лишь отчасти, а мускулы всегда были готовы сжаться для прыжка, в руках был зажат нож.
Иногда Гордас видел вдалеке в просвете между деревьями или на противоположном берегу одинокую фигуру еще одного курсанта из их группы. Но даже долго разглядывая друг друга, парни не торопились сближаться. Может, и к лучшему. Гордас уже не хотел ни к кому привыкать. Гордас не хотел даже видеть свое отражение в реке, казалось, из глубины на него смотрит чужое обросшее исхудавшее лицо, таящее опасность.
Едкий запах дыма защекотал ноздри на рассвете девяностого дня лесной жизни. Но костер давно потушен, значит, неподалеку развел огонь чужак. Стоит ли опасаться встречи… Гордас вскинул на спину мешок с припасами и отправился на поиски источника гари. Взойдя на невысокий холм, с которого открывался вид на реку, мужчина заметил клубы черного дыма вдоль всего берега. Пожар пожирал лес, как голодное чудовище и нужно было бежать в поисках надежного убежища вместе с горланящими по округе сойками и семейством перепуганных косуль.
Изучив направление ветра, Гордас понял, что можно искать спасения лишь в хорошо знакомой болотистой местности на юге. Все прочие пути оказались отрезаны, будто парней нарочно загоняли к болоту. Значит, время пришло… Значит, преддверие пройдено и впереди новые испытания. Гордас хрипло смеялся, спотыкаясь о валежник, сердце бешено колотилось, полное горько радостью предвкушения. Прощайте белесые в сумраке стволы сосен и корявые лапы вековых елей. Нужно двигаться дальше.
Но изученные тропы скоро кончились, и под ногами захлюпала грязная, холодная жижа. А дым застилал глаза, заставляя идти в самую топь. Это ничего, Гордас давно выбрал крепкую еловую жердь из кучи бурелома на окраине болота и теперь проверял каждый свой шаг, смело продвигаясь по тонкой мшистой подстилке. В центре трясины курсантов ждут летмобили, а у Гордаса есть чем заплатить за дополнительное топливо. Три браслета помимо личного — неплохой итог кровавой эпопеи.
Шаг… еще шаг, по колено проваливаясь в зыбкое месиво… запах горящего дерева сменился на гнилостный, едкий болотный запах. Вокруг установилась гнетущая тишина, нарушаемая только редкими хлопками газов, поднимающихся с самого дна трясины. Гордас решил оглянуться и передохнуть. Удручающая картина чахлых подтопленных кустов и обманчиво прочных холмиков заставила со скрипом стиснуть зубы и застонать вслух, лишь бы внести разнообразие звуков в это мертвое королевство.
Нестерпимо хотелось пить. Горло пересохло еще во время поспешного бегства, но тогда не было времени дать себе отдых. А сейчас не хватало сил стянуть со спины вещмешок и открыть пакет с водой. Ноги начинали замерзать. Значит, останавливаться не стоит. Рыча от нахлынувшего раздражения, Гордас сорвал поклажу с плеч и достал воду, едва не уронив драгоценный «мягкий» бутылек в зловонную жижу.
