— Этого недостаточно, даже если использовать спектрокарты отца. Врата останутся закрыты, и корабль сгорит. Хм… я мог бы смоделировать собственный бортовой чип, настроить навигатор на обход ловушек, но миновать Врата невозможно. К тому же с Марионы мы будем видны как на ладони. Нас расстреляют, даже не подпустив к ледяному кольцу. Соня, забудь о побеге! Как такая мысль вообще могла прийти в твою голову? Тебе плохо здесь? Но почему, Соня?
Я пыталась подобрать слова. Он ведь как ребенок. Невинный агнец на заклание, безропотно идущий к жертвенному алтарю. Неужели он готов смириться с нашей разлукой ради своей чудовищной инициации? А что остается мне? То же что и всем женщинам, проводившим любимого… Но, куда проводившим? И любимого ли?
А если у меня к нему просто сексуальное влечение и жажда плоти, словно опьянение, после которого настигнет гнетущее похмелье. Не на это ли рассчитывает Лоут, так беззаботно оставляя нас наедине? Соня наиграется с мальчиком, а мальчик наиграется с Соней и затем окрыленный пойдет на «фронт». Зато у Сони в итоге может появиться малыш и тогда не придется отдавать жену напрокат чужому дяде ради обязательной на Марионе беременности.
Назад
1234
Вперед
Да-а… железной логике Лоута можно позавидовать! Сын получит свой талисман-мию, жена в заботах о малыше не станет заводить любовников. В особняке Шалока наступит полнейшая идиллия. А, может, Лоут и прав? Какие еще варианты я могу рассмотреть?
Чего мне еще желать на планете счастливых женщин кроме прекрасного дома, заботливого мужа, здорового дитя, безобидных развлечений и даже возможности заниматься творчеством? У меня есть все, что нужно для счастья.
Но «планета счастливых женщин» — звучит как насмешка, если даже ее Создательница не имеет мира в своей божественной душе. Сердце Марионы преисполнено злобой и похотью. Чем я-то могу помочь? Песчинка, занесенная космическим ветром на карусель Ее векового аттракциона. Она и не заметит, как смахнет меня с пути, если стану скучна, если мои эмоции уже не будут возбуждать ее зверский аппетит.
— Что тревожит тебя, мия? Я же вернусь… Я вернусь к тебе, и мы будем вместе. Когда я получу право взять жену, то попытаюсь договориться с Кайли, думаю, она с радостью согласиться избавиться от меня. Я ей не нужен.
— А Лоут меня отпустит?
— Отец нас поймет.
— Но все то время, что ты будешь на своих испытаниях, весь этот год мне придется… придется быть его женой!
— Отец любит тебя. Он очень любит тебя, Соня, разве ты сомневаешься?
— Иди ко мне… Для тебя все понятно и просто. Господи, почему ты такой чистый, невинный, от тебя пахнет молоком, как от младенчика. Ты такой гладенький и белый… нежный… вот здесь… дай мне поцеловать.
Он смеется, послушно укладывается на живот, вытянувшись во весь внушительный рост, и я медленно изучаю его тело, начиная от затылка, где слиплись влажные завитки волос. Сантиметр за сантиметром мои пальцы опускаются ниже, поглаживая теплую кожу вдоль позвоночника, вслед за ними настает черед моих губ и языка. Особое внимание я уделяю пояснице и ягодицам. Разминаю и даже шлепаю, наблюдая, как розовеет кожа от притока крови.
Я даже осмеливаюсь мягко коснуться его ануса и провести черту от него до напрягшейся мошонки. А если чуть-чуть надавить… И еще раз осторожно нажать. Он ритмично подергивает бедрами и притворно жалобно стонет. Я шаловливо смеюсь и прикусываю кожу на правой ягодице, пока мои пальчики продолжают возбуждающее баловство.
— Нет… нет, подожди переворачиваться… еще не все…
— Я же сейчас намочу одеяло, ты меня измучила. Я очень тебя хочу.
Он пытается шутить, но я узнаю его голодные, жаркие глаза и призывно раздвигаю колени. Мы сидим, тесно переплетя ноги, и наши тела соединены только ниже пояса. Мы смотрим друг другу в лицо, чтобы не пропустить то самое выражение приближающегося восторга. Больше не могу… сдаюсь… я опускаю веки и бессильно падаю на покрывало, позволяя мужчине возвыситься надо мной. Ах…
Как будто голос Рин зовет, что такое? Но… почему нас ищут…
— Гордас, ты слышишь? Вернулся отец, нужно скорее одеться!
— Я ждал его утром. Разве он уже в доме? Пожалуй, лучше идти к нему.
— Он мог пройти через сад и увидеть нас. Гордас, мне страшно. Мы должны все рассказать Лоуту. Ты ведь тоже так думаешь? Лучше признаться сейчас, не затягивать.
— Соня, успокойся. Если хочешь, я сам с ним поговорю. Но не думаю, что он будет удивлен. Он давно знает, что я люблю тебя.
— Как свою мию?
— Как… тебя. Просто — тебя. А как можно любить еще?
— Я не знаю, Гордас. Кажется, я уже ничего не знаю о любви.
Он шел впереди и пару раз оглянулся на меня, будто подбадривая, даже пытался взять за руку и повести за собой, но я отрицательно покачала головой. Тревожно на душе и в то же время затаенное чувство скорой развязки. По крайней мере исчезнет необходимость скрывать наши отношения. Я была решительно настроена поговорить с мужем, но чем ближе подходила к дому, тем меньше становилась моя уверенность.
А Гордас ведет себя до обидного беззаботно, улыбается, насвистывает — он отлично провел день и уверен в завтрашнем.
Войдя в прихожую, мы наткнулись на холодный взгляд Шалока. Муж с ходу напустился на сына:
— Я изучал мониторы, ты не занимаешься второй день. Сколько кругов ты сделал сегодня по саду, ты выходил к реке? Не понимаю, на что ты надеешься. Твои волосы почернели, их нужно обрезать, они выглядят безобразно, ты совсем не следишь за собой. Завтра же едешь в лагерь, продолжишь занятия там, тебе нужно возобновить спарринг- тренировки.
— Но, отец, зачем уезжать, мы можем заниматься с тобой. Ты в отличной форме.
— Я?! Да… А вот ты — нет!
И я даже не успела открыть рот и слово вымолвить в защиту Гордаса, как Лоут в один прыжок оказался рядом и ударил сына кулаком в живот, а потом ладонью наотмашь в висок… по лицу. У Лоута тяжелая рука, от такой оплеухи парень едва не полетел на пол.
— Ты слишком расслабился. Плохо!
Это было ужасно… ужасно. Я могла только прошептать:
— Что… ты… делаешь?
