– Зачем пришел? – спросила она, круто развернувшись. – Я же велела – сюда больше не соваться.
От нее не укрылось легкое движение его левой брови. «Велела» – это слово к нему не стоит применять. Пожалуй, зря она так сказала.
Он со своей стороны внимательно рассматривал ее, стараясь не показать своего интереса. И заметил, что ее лицо со следами былой красоты выглядит не то чтобы увядающим, а каким-то неживым, искусственным. Как будто нарисованные глаза, рот…
Сколько ей уже? Шестьдесят уж точно есть. Со спины посмотреть – молодая совсем женщина, но вблизи, даже если не видеть лица, все равно возраст чувствуется. У молодых не бывает такого сухого и жесткого тела, как будто внутри железный стержень.
Да уж, внутри у этой бабы не железо, а сталь высшей пробы. Не поломаешь, не согнешь.
– Так зачем пришел, Петрович?
На этот раз голос прозвучал гораздо мягче. И взглядом одарила если не ласковым, то вполне приветливым. Умеет она собой владеть и быстро перестроиться в разговоре, этого у нее не отнимешь. Не зря в свое время мужиками вертела и потому жизнь свою устроила неплохо. Да вот все никак не устаканится эта жизнь… Вдова… вот как раз сейчас прозвище соответствует действительности.
Есть у нее и еще одно прозвище, которое лучше при ней не упоминать.
– Не нравится мне все это, – начал он. – Какая-то там возня возле фабрики подозрительная, местные присматриваются.
– Плохо следишь! – нахмурилась она и снова пожалела о вырвавшихся словах, потому что ссориться с Петровичем не входило в ее планы. По крайней мере, сейчас.
Он бросил на нее взгляд исподлобья.
– Вот как? – спросил он обманчиво спокойным голосом. – Стало быть, это я поднимаю шум?
– Ты же знаешь мои обстоятельства, – начала она недовольно, но он перебил ее:
– Разве мы так договаривались? Твои обстоятельства мне хорошо известны. Если нужно было устранить ту девицу, которая действительно мешала твоим… нашим планам, то это одно. Но когда все планы путает твой…
– Оставь его в покое! – слишком поспешно сказала она.
Петрович помолчал. Да, вот ее слабость, ахиллесова пята. Надо же, такая железная женщина, а тут ничего не может сделать. Материнский инстинкт, черт бы его побрал.
– Ту, первую, мы устранили, – заговорил он.
– Не бесплатно, – заметила Вдова.
– Ну разумеется, но вот еще одна пропала.
– Твой урод ее упустил!
– А твой… прислал еще одну, совсем невменяемую, она у них в машине окочурилась! Мне, знаешь, лишние трупы не нужны! И свидетели тоже!
– Я знаю… – Она сжала челюсти, отчего резко проступили скулы и все лицо перекосилось, – поговорю с ним. Время, все решает время. Осталось меньше месяца. Если новое завещание не всплывет, то я вступлю в права наследования, и все вопросы решатся.
Он посмотрел на нее вблизи. Да, сколько денег ни вкладывай в собственное лицо, характер к старости все равно вылезет. А он у Вдовы всегда был мерзкий, стерва она первостатейная, уж он-то знает.
– Тут вот еще что, – он прикинул, что нужно сказать, – сегодня деваха одна заехала, молола чушь какую-то, что заблудилась, а сама в гриме, в парике, на тебя ссылалась. Я ее придержал, надо бы допросить как следует.
– В парике, говоришь? Небось, та бабенка, актрисулька, что возле Витальки вертится, думает, дура, что он на ней женится, если она ему поможет завещание найти. Только такого никогда не будет.
– Что – не женится?
– Завещание не найдет!
– Ну-ну… – снова криво усмехнулся Петрович, и тут не ко времени зазвонил его телефон.
– Петрович! – гудел Валентин. – Тут такое дело… Она сбежала!
Петрович перехватил внимательный взгляд Вдовы и отвернулся.
– Не ори, – прошипел он, – приеду, поговорим.
– Что еще случилось? – спросила Вдова.
Ишь, чует неприятности, чует, стерва!
– Да так, мелкие брызги, – отмахнулся Петрович, – я разберусь.
Не хватало еще сознаваться в собственном косяке. Но как же девка сбежала? Кто ей помог?
– Мелкие, говоришь, брызги? Ну-ну… – усмехнулась Вдова, и он понял, что она не поверила.
Я вернулась в поселок Куромяки, проехала мимо десятка деревенских домиков, окруженных поздними астрами и георгинами, и выехала на площадь, где стоял постамент, оставшийся от памятника таинственному Вогулову.
Тут в моей голове прозвучал знакомый голос:
«Остановись!»
Я послушно затормозила возле постамента.
А теперь что?
«А теперь подумай!» – прозвучал тот же голос.
Чего он от меня хочет? О чем я должна думать? По-хорошему, нужно ехать домой и заниматься своими собственными делами. Я и так потратила много времени. И что мне дала поездка в этот мрачный поселок?
Я с трудом вырвалась из рук каких-то явно криминальных личностей, которые обосновались на заброшенной фабрике, столкнулась с местным юродивым Витей, узнала от него жуткую историю о погибших людях.
Но если я ехала в Куромяки, чтобы найти здесь какие-то ответы, из этого ничего не вышло. Вместо этого я нашла только новые многочисленные вопросы.
Что делал здесь адвокат Станишевский? Зачем он ездил сюда незадолго до смерти? Какое отношение имеет заброшенная фабрика к завещанию господина Реута?
И если на то пошло, с чего я взяла, что история, рассказанная мне Витей, имеет какое-то отношение к действительности? Может быть, она родилась в его больной голове. Ну, допустим, я видела пятно на полу цеха, залитое другим цементом, более свежим, – так мало ли откуда оно взялось. Может быть, просто была в полу ремонтная яма, и ее залили… а зарубки на стене – это и вовсе ничего не доказывает.
А что кто-то охотится за Витей, хочет его убить – это уж вообще ерунда. Хотели бы, так за двадцать пять лет давно бы убили. Все-таки он не супермен, а тщедушный деревенский юродивый.
Что там еще он говорил? Про какого-то Колю Михалева, которого убили и закопали в той же яме? Да, может, и не было никакого Коли. Или наоборот – он жив и здоров… но у этого Коли был один плюс по сравнению с остальными погибшими – я знала его фамилию.
Ну и что из этого?
Я опять оказалась в тупике. И голос у меня в голове на этот раз молчал, видно, сказать ему было нечего.
Тут я почувствовала, что здорово проголодалась. Последнюю булочку я отдала Вите, а до города еще ехать и ехать…
На углу бетонного здания, рядом с почтой, имелась еще одна неброская вывеска – кафе «Улыбка».
Я припарковала машину и зашла внутрь.
За стойкой стояла рослая блондинка с накрашенными бордовым сердечком губами, мощные руки она сложила на белом переднике сомнительной свежести. Выражение лица у нее было такое, что невольно возникал вопрос: кому пришло в голову назвать это заведение «Улыбка»?
