— Нету больше, добрые господа… — простонал паренек. — Хотите, землю есть буду, чтобы поверили?.. — И он прижался лбом к грязному полу и раскрыл рот, будто на самом деле хотел впиться зубами в одну из досок, которыми выложен был пол.
— Да не может быть, чтобы они все выпили! — с тоской проговорил Зой. — То есть… Не может быть, чтобы такой юный, такой славный юноша оказался таким закоренелым бунтовщиком!
— Которые бунтовщиков покрывают, сами бунтовщики и есть, — заявил Ли. — А которые есть бунтовщики — повинны смерти.
— Я тебя не виню, парень, — вздохнул Зой, похлопав Ризика по плечу, — видно, решил зайти с другой стороны. — Ты еще малец и многого не понимаешь. А тут, в трактире, люди разные попадаются. Небось наслушался всякого этакого… вот и мысли в твоей башке несмышленой неправильные появились. Сэр Эрл: он-то до-о-олго доблестным рыцарем, верным королевскому трону, прикидывался, а сам со своими дружками принцессу выкрал из Дарбионского дворца и смуту затеял, желая престол захватить… И теперь гонцов рассылает из своих Серых Камней во все стороны: народишко смущает, всякие вредные небылицы велит гонцам рассказывать… А народишко и рад стараться, дрянь всякую повторять. Ну мы-то ничему такому не верим, мы своего капитана слушаем, а он нам разъясняет, как все на самом-то деле… Может, ты какого смутьяна слушал? А? О чем тут в трактире вашем говорили?
— Го… говорили, — всхлипнул Ризик. — Разное говорили… Правда ваша, добрый господин! Что сэр Эрл великую силу в Серых Камнях собрал, говорили… Что принцессу вовсе никто не украдывал, а она сама сбежала от его величества, потому что его величество, он… Он… срамно повторять… старого короля уморил! И он… страшно вымолвить… даже совсем не человек. То есть когда-то был человеком, а теперь — нет…
Зой всплеснул руками и сокрушенно покачал головой, словно хотел сказать: «Ну вот, я так и думал…»
— Еще говорили, — беспрестанно всхлипывая и сглатывая, глядя на караульных преданными глазами, продолжал лепетать паренек, — что многие из знатных сторону сэра Эрла принимают… А все из-за того, что, мол, Высокий Народ за сэра Эрла стоит… И в битве с Его Величеством Высокий Народ сражаться будет вместе с бунтовщиками…
Зой усмехнулся. Ли, глядя на товарища, тоже колыхнул тугим животом и гулко хохотнул. Но близкий клекот Смрадокрыла оборвал их веселье.
— Брехня! — нервно оглянувшись на дверь, выпалил Зой. — Чтоб Высокий Народ мятежников и предателей поддерживал? Брехня это, так нам капитан говорил. А тебе, малец, такие вредные разговоры не надо было слушать. А надо было сразу за городской стражей бежать.
— А я и не слушал! — высвечивая в глазах отчаянную искренность, воскликнул Ризик. — Клянусь Сияющей Дланью Светоносного, не слушал! Я ж ведь… За его величество я жизнь готов отдать!
— Вот! — Зой положил руку пареньку на плечо. — Это слова умного и честного человека. Жизнь отдать — это хорошо. А выпивку отдать — всю-всю, которая есть, — это еще лучше…
Ризик прижал руки к груди и открыл рот. Но что он собирался сказать, караульные так и не узнали: на улице оглушительно и страшно заклекотали Смрадокрылы — словно все сразу. Их резкие вопли, острые, будто зазубренные костяные иглы, пронзали стены трактира.
Потом что-то громко и сухо треснуло над головой троицы — будто на крышу упал громадный валун. Сор и труха посыпались из потолочных перекрытий. Гвардейцы непроизвольно присели, а Ризик так и вовсе распластался на полу, закрыв голову руками. Клекот Смрадокрылов, все не прекращающийся, разрывающий слух, вдруг начал полосоваться тонкими ударами непонятного свиста, от которого в головах у караульных задрожали и зазвенели набухшие кровью сосуды. И свист этот наполнил гвардейцев безотчетным упругим страхом, мгновенно выкинувшим их из трактира.
Зой опомнился в нескольких десятках шагов от «Брюхатой Кобылы». Он остановился, тяжело дыша, оглушенный и полуобезумевший, и задрал голову. В черном небе метались громадные бесформенные тени; а меж этих теней скользили, появляясь и исчезая, яркие отблески, похожие на вспышки невероятно толстых молний. Где-то вдалеке над крышами домов Агара сверкнули от земли к небу огненные струи.
В лицо Зою вдруг ударила стрела свиста. Он моргнул — а когда открыл глаза, то увидел, что сверху по стремительной дуге на него несется странное невиданное существо, размером чуть меньше отвратительного Смрадокрыла. Зой смотрел на существо лишь мгновение, но каким-то непостижимым образом за это короткое время успел хорошо его разглядеть. Существо имело острую волчью морду — из зубастой пасти и рвался пугающий свист, — длинное, подобно змее извивавшееся туловище, покрытое крупной чешуей, и мощные крылья, точно выкованные из какого-то невиданного металла: перья сверкали голубовато-серебряными отточенными клинками. К широкой чешуйчатой груди тварь прижимала передние конечности, очень напоминавшие мускулистые человеческие руки.
«Горгулья… — качнулось в голове караульного. — Настоящая живая горгулья! Но как?..»
Зой был изумлен, увидев воочию существо из древних легенд, одно из тех созданий, которые в Шести Королевствах считались если не плодом воображения сказочников и менестрелей, то, по крайней мере, давным-давно исчезнувшими с земель, населенных людьми. Но более всего Зоя поразило то, что горгулья несла на себе всадника.
Всадник этот выглядел как человек, но караульный почему-то сразу понял, что человеком всадник быть не может. Лицо его закрывала светящаяся маска, и очень длинные зеленые волосы летели вслед тяжело колыхавшимся шлейфом. Необычно крупное тело всадника, выглядевшее тем не менее изящным и пропорциональным, облегала броня, светившаяся таким же холодным ровным светом, как и маска. В руках всадник держал короткий жезл, один конец которого изумрудно искрился.
Зой вскрикнул, попятился. Наткнувшись на кого-то, стоящего позади него, гвардеец упал навзничь и зажмурился.
Крылатое существо пронеслось над ним, обдав ледяным потоком воздуха. В этот самый момент что-то сочно клацнуло, и на лицо Зоя плеснуло горячим и соленым.
Он вскочил на ноги, тут же краем сознания отметив, что копья при нем нет — должно быть, забыл оружие в трактире. Оглянувшись назад, Зой увидел, на кого он мгновение назад наткнулся.
Толстяк Ли стоял, покачиваясь, растопырив безоружные руки в разные стороны. Широко открытые его глаза были пусты, рот пульсировал, словно караульный пытался выговорить какое-то слово, но у него не хватало на это дыхания. Шлема на Ли не было. Собственно, отсутствовал не только шлем — зубастые челюсти горгульи отхватили гвардейцу макушку. Из развороченного черепа на брови Ли ползло исходящее паром безжизненно-белое месиво мозгов. И из этого месива, быстро окрашивая его, били далеко вверх струи черной крови.
— На то и война… чтобы ратники погибали… — выговорил Ли последнюю в своей жизни прописную истину и, не сгибая коленей, подобно подгнившему дереву, повалился набок.
Позади Зоя послышались крики и топот. Он обернулся: истошно вопя, неслась по улице, быстро к нему приближаясь, большая группа людей. Стараясь ни о чем не думать, гвардеец побежал вперед. Несколько раз он спотыкался и падал — ноги его отчего-то сделались мягкими и непослушными, словно из них вынули кости, — и очень скоро толпа нагнала его.
