— Какие шутки? Все за ночь утоптали. До крошки.
Тут цыган смотрит на них и возмущенно орет:
— Это же такие люди! Им коня приведи — за ночь сожрут!
Жила у особиков кошка, Резерв погоняло. Пришли голодные времена, они ее и съели. Прямо на кипятильнике подогрели мясо и сожрали. Живут дальше. Один другому протягивает нож:
— Ну ты и гад! Ты моей заточкой кота живого резал, а теперь мне же ее протягиваешь, чтобы я ей хлеб порубал. Ну ты и гад!
Долго еще с верхней шконки он сверлил глазами окружающих, и оттуда раздавалось шипение.
— Кота живого сожрали. Животные. Живого кота разодрали и сожрали. У-у-у-у!
Русский композитор Александр Алябьев, в свое время прошедший через систему (с 1825 по 1835 год), говорил: «Плохо попасть в полицию, имея при себе деньги, но еще хуже попасть туда, не имея их совсем».
13 апреля. Движение в никуда продолжается.
19 апреля. Левого глаза у Пикассо уже не было, вместо него красовалась натуральная по цвету и форме слива. Правая щека носила следы асфальтоуважения. Накануне вечером, сразу после проверки, его склоненную к земле фигуру я видел под вышкой. Он мешком сидел прямо на земле. Говорили, что еще его видели на кран-балке», по-простому мусорке, в голом виде. Но, думаю, врали. Пятнадцать дней ШИЗО. Отоспится, протрезвеет, отойдет.
21 апреля. Кран-балка. Из-за забора летят пластиковые бутылки. Их несколько штук, одна за одной. Некоторые ударяются в металлическую предохранительную сетку и по ней сползают вниз в запретную зону.
Свист. Глухой крик: «Атас!» Топот бегущих ног. Из-за сараев выскакивает шустрый парнишка, быстро ныряет в дыру предохранительной сетки, хватает несколько бутылок и, вернувшись, через ту же дыру убегает за корпус столовой.
Запыхавшись, неуклюже подбегает охранник. Пусто.
— Ебаный в рот! — растерянно орет охранник. — У него что, пять рук, что ли?
Глаза вояки шарят по запретке, по сетке, по куче мусора на кран-балке в поиске залетевшего груза. Пусто. Только мусор, только снег, только грязь.
— Не поймал, Михалыч, — радостно спрашивает столовская обслуга, — не успел?
— Не успел, язви его в душу, — сокрушается Михалыч. — Уж больно шустер.
— Как поймаешь бутылку, приходи. Закуской обеспечим.
— Приду-приду, только после трехчасовой проверки.
Общий смех, Михалыч, все так же шаря глазами по земле и запретке, удаляется.
22 апреля. Так-то день рождения Ленина, а здесь все одно и то же. Летят бутылки, как перелетные птицы, и падают на землю со звуком падения сокола, накрывшего свою жертву. Случилось так, что бутылка перелетела, а мешок с фото (в свое время выбросили негативы из зоны на волю для проявки и печати) повис на проволоке. Спалился запрет. Сидят замначальника по режиму и зам по безопасности и рассматривают фото. А на них пьянка. Проводы уходящего на свободу. Ну, натурально, стол, водка, рожи пьяные, все как полагается. Вызывает зам участников оргии, согласно изображениям на фото.
— Была пьянка?
— Нет.
— Пятнадцать суток, следующего давай.
— Так, следующий, кто еще пил?
— Не знаю.
— Пятнадцать суток, следующий.
— Ты изображен? — показывает фото.
— Нет.
— Ах так! Пятнадцать суток. Следующий.
— А, ты еще на разливе, — тычет майорским пальцем в фото. — Пятнадцать суток, пошел.
— Ты изображен? — Палец упирается в лицо на фото.
— Я.
— Молодец! Но рожа у тебя здесь пьяная, значит, десять суток тебе. Получи.
— Ты изображен?
— Я.
— Пил?
— Да.
— Хорошо. Свободен. Тебе ничего.
— Как? — В диком испуге кричит нарушитель.
— А так. Ничего. Признался — свободен.
— Палыч! — Нарушитель чуть не плачет. — Ты мне хоть трое суток выпиши, а то ребята подумают, что я всех сдал. Они меня на ножи поставят за это.
— Иди, иди, — сообщает добрая душа от администрации.
Одно слово — человек! Доброхот!
Суп рататуй. Разновидность супа гандея.
Должность «зам. по разобщению преступных группировок в местах лишения свободы». То есть зам по разобщению.
Не нарадуюсь. Прочитал «Петербург» Андрея Белого. Восторг. Вот где все — и Достоевский, и Гоголь, и мистика, и поэзия, и язык. Мощно. Зря его недооценили.
А по телевизору идет сплошная «мусоромания», сплошной убойный отдел. Простых людей уже не стало, люди разделились на тех, кто ищет и преследует, и на тех, кого ищут и кто убегает от преследования. Вместо белых и черных ангелов появились ангелы в милицейской форме и в арестантской робе. Мозги людей замусорены телевидением в буквальном смысле слова.
Насколько хорош «Петербург» Белого, настолько же плох, вычурен, искусствен, тяжел и тягостен его роман «Москва». Сплошные словомодуляции. Одни словки, словушки, словочушки, слововочки, словея, и словсюги, за которыми полностью теряется смысл и от которых тускнеет и истончается желание продолжать чтение. Хоть у меня времени много, но и его я пожалел вдумчиво тратить на «Москву».
12 июня. На Красной площади — концерт для жителей столицы. Отчаянно пляшут чеченские танцоры. Шапки, ноги, прыжки, короче говоря, лезгинка. Одним словом «Асса!» Утром того же дня сошел с рельсов пассажирский поезд из-за подрыва железнодорожного полотна. С места подрыва провода от взрывателя тянулись в лес. Кажется, направление «Москва — Грозный». За день по НТВ показали программу об «оборотнях в погонах». Самолкин, Ганеев и Ко. Мелькнул Филатов, сообщили, что год был в бегах. Показали кусочек из клипа, где он изображает певца. Мелькнули его фотки, но все так коротенько, смазано, ни о чем. Было интервью с армянином, по заявлению которого их якобы и взяли. Чушь, конечно, но… кушаем, кушаем и сидим.
Жена сажает мужа на пятнадцать суток. Что ж, отсидел, коли так получилось. Вышел злой, затаивший обиду. Ладно, занимается по хозяйству, вбивает гвозди в стену ковер вешать. Гвозди гнутся.
— Жена! — кричит он с высоты табуретки. — Иди на кухню, ставь сковородку, лей в нее масло и кидай в него гвозди, будем калить гвозди. Видишь, гнутся, потому как не прокалены.
Жена радехонька, что муж не пьет, а хозяйством занялся. Плохо разбирающаяся в тонкостях гвоздей, идет на кухню и выполняет все, что просил муж. Муж же — хитрая бестия, цоп телефон, и звонит в «скорую».
— Жена сошла с ума. Забирайте.
— А что случилось?
— Гвозди жарит.
