– Нормально, не прибедняйтесь, в 5‐й бригаде и то меньше. Но вас до штатов доведем полностью – вместо Т‐34 получите новенькие Т‐50 прямо с завода, вместе с БТ‐7Э. Так экранированные танки решено именовать – лоб башни и корпуса на них до 40 миллиметров утолщен, теперь главное – борт в бою не подставлять. Полтора десятка получите, треть «полтинников», остальные БТ. Но только в Пскове, туда эшелоны подадут из Ленинграда. И пополнение будет, пушки дадим. Батарею минометов еще? Где только ее взять можно? Ладно, найдем и выделим вам вместе с «полуброневиками» – иных пока нет, только эти, зато в достатке – сами знаете, что за неимением гербовой бумаги пишут на простой.
– В Пскове? А как же здесь…
– Через три дня вашу бригаду и весь наш мехкорпус сменит стрелковая дивизия. А мы отправляемся обратно. – Черняховский увидел, как удивленно вытянулось лицо Погодина, усмехнулся – наверное, у него утром было точно такое изумление и непонимание. Еще бы – один рывок танков и они уже на берегу Рижского залива, враг окружен полностью и его надо только добить. А тут странный приказ, который походит на строительство «золотого моста» противнику, дает ему возможность беспрепятственно отступить. Сомнения он тут же изложил генералу Лелюшенко и был поражен, когда тот сказал – «я впервые материл Гловацкого, про себя, конечно, он же стоп-приказ отдал! Но как командарм объяснил мне, стал материть уже себя! Роток мы раскрыли. А кусок огромен – подавимся!»
– Видишь ли, Дмитрий Александрович. – Черняховский достал коробку папирос, и танкисты задымили. – Мы не сможем остановить немцев. У них восемь дивизий, пусть потрепанных, но вполне боеспособных. Мы нависли над флангом с тыла – три наших корпуса, вот только каждый силой в одну вражескую дивизию. Сможем ли мы их остановить? На 8‐ю армию надежды нет, она продвигается вперед очень медленно. Наши 9 бригад, плюс слабая кавалерия – вполовину меньше. Резервов нет, зарвемся в наступлении и на два мехкорпуса станет меньше – нас попросту обескровят. Немцы в Ригу уже начали переброску соединений. Сам понимать должен, что может произойти здесь?! А мехкорпуса себя хорошо показали, не так как в июне, эффективней намного, хотя и уменьшились больше чем вдвое. Командование фронтом считает, что нельзя обескровливать наши подвижные соединения – ты сам на примере фашистов видишь, чем это чревато. Мираж победы тебя поманил? А как вражескую дивизию из-под Тарту упустили?! Нет, товарищ полковник, лучше синица в руке, чем журавль в небе! И уж не дятел на темечке!
Танкисты негромко рассмеялись, скорее устало, потом Погодин тихо поинтересовался:
– Нас выведут в резерв или перебросят?
– Думаю, через три-четыре дня, но не позже, как подойдут стрелковые дивизии. Передадим им фронт и двинемся в обратную сторону. А потому я прошу все оборонительные работы не вести спустя рукава, а закапываться в землю так, будто нам здесь сражаться предстоит. Так что не расхолаживай своих, наоборот, приложи все силы и копайте траншеи. Теперь здесь будем оборону держать, а навалятся на нас, будет время отойти на старые рубежи – там ведь позиции тоже продолжают укреплять. Нет у нас еще сил в достатке, чтобы наступать, нет…
Черняховский закурил еще одну папиросу, задумался и обвел взглядом поле вчерашнего победного боя. Это успех, и таких будет больше, но только не сейчас. Противник силен, и то, что удалось, – лишь небольшой праздник на маленьком участке огромного тысячеверстного фронта. И то временный – а потому враг произведет перегруппировку, залижет раны и снова ударит, и на этот раз намного сильнее, сделает для себя выводы и больше подставляться так по-глупому не станет.
– И еще одно – представления подготовь, наградим отличившихся. Но экипажи КВ всех поименно к орденам и медалям, а Зиновия Колобанова к Герою Советского Союза!
Главнокомандующий финской армией маршал Маннергейм
Хельсинки
– Айво, мы не имеем никакого морального права уложить цвет нашего народа в безнадежном наступлении. Слишком мало финнов, намного меньше русских, что живут от Ленинграда до Карелии с Мурманском. Мы не имеем права ставить будущее нашей страны в зависимость от неясной перспективы длительного пробивания вражеской обороны. Нацисты не преодолели доты «Линии Сталина» под Псковом, более того, судя по сообщениям Би-би-си, они понесли там жуткие потери. Окружен и уничтожен целый корпус, сразу полдесятка дивизий разгромлены или хорошо потрепаны. Нет, Айво, перейти в наступление всеми силами не стоит… По крайней мере сейчас… А там как ситуация южнее Петербурга сложится…
Маршал говорил в задумчивости, делая долгие паузы. Старый человек, давно перешагнувший семидесятилетний рубеж, сохранил трезвый холодный ум и ту отличную строевую выправку, которую получали на всю свою жизнь офицеры Российской императорской гвардии. Маннергейм, пройдя немного, остановился у старинного дубового письменного стола, на котором всегда держал фотографию последнего русского императора Николая II в простой деревянной рамочке. Как ни странно, но разговор между двумя финскими военными шел сейчас на русском языке – все же оба долго служили в той армии, что оставила свой отпечаток на всю жизнь, к тому же Карл-Густав на финском языке говорил с трудом, обрусевший швед в серьезном разговоре часто переходил на язык нынешнего противника, если собеседник его знал в должной мере. Полковник Хаскиляйнен окончил до Русско-японской войны кадетский корпус в Выборге и Павловское военное училище в Петербурге – заслуженный офицер рухнувшей в небытие императорской армии.
– У нас не было выбора вариантов, Айво. Мы просто оказались между Германией и большевиками. Последние стали абсолютно неприемлемы после «зимней войны», с первыми мы можем вернуть утраченное, если… Но это не значит, что мы теперь должны таскать для нацистов каштаны из огня. У нас идет своя, у них своя война, и цели совпадают только в той мере, на какую были обоюдные договоренности. Но скажу сразу – Гитлеру я не верю так же, как и Сталину. И даже больше…
Маршал тяжело опустился в кресло, откинулся на высокую спинку. И было над чем подумать – ведь никаких письменных договоренностей между правительствами рейха и Финляндии не было, никаких. Это значит – немцы в любую минуту могут не признать будущие завоевания финнов, если те после освобождения потерянного Перешейка и Приладожской Карелии попробуют дойти до реки Свири, Онежского озера и Беломорско-Балтийского канала. И вот тогда возникнет вопрос – а для чего страна «тысячи озер» воевала?! Устные договоренности со штабом ОКВ и Гитлером есть, но много ли они стоят в случае победы рейха?!
А вот если произойдет поражение Германии в войне, несмотря на столь отличное начало, то все эти разговорные соглашения уже не будут стоить ничего, даже рваной кроны в кармане последнего гельсингфорсского золотаря – так говорили четверть века назад в еще великом княжестве Финляндском, и правильно. С проигравшими никогда не церемонятся, тем более Англия со своими доминионами поддерживает СССР, за спиной «Туманного Альбиона» вся экономическая мощь США. Исход войны, если быстрого крушения большевицкого режима не произойдет, предстанет для немцев неприятной перспективой, до точности повторится 1918 год. И что самое печальное, финны окажутся рядом с проигравшими немцами – такой расклад маршала категорически не устраивал, потому от письменных соглашений с нацистами под любым предлогом уклонялся.
