С окопов выплескивалась еще одна волна, вдвое меньшая – то в атаку пошла головная рота, за ней будет вторая, затем третья. Лишь потом очередь подойдет за минометной и пулеметной, что повзводно распределены между стрелковыми ротами. А как тут иначе – «максим» на станке больше четырех пудов, его двое номеров волокут, причем еще большую флягу несут с собою для охлаждения – кипит от длинных очередей вода в ребристых кожухах. А если пробьет его пулей или осколком, то вообще беда – тут заклинить может запросто. В финскую дырки затыкали чем придется, вода постоянно вытекала через пробоины. Горловина для ее заливки узкая, пытались снегом заполнить хоть как-то. Не пропихнешь, одно мучение выходило. Лишь после той войны стали выпускать «максимки» с широкими горловинами, специально для зимы – но сейчас жара стоит, а потому все бойцы расчета с собою дополнительные фляги взяли. Но вода не главная тяжесть – «прожорлив» пулемет, на день боя положена тысяча четыреста патронов расходовать по нормам, а это семь коробок с лентою, и каждая по десять килограммов. А бойцов только пять – вот и идут навьюченные подобно ишакам. Потому каждому пулеметному взводу обычно стрелковое отделение придают, их-то между собою «носильщиками» называют, но чаще «верблюдами». Как тут ни крути, но это еще два десятка коробок – ведь рук у человека по две, кто же однорукого в армию возьмет?! Вот и получается еще одна тысяча патронов на пулемет дополнительно, что немаловажно в наступлении – когда еще боеприпасы привезут?! А их ведь постоянно не хватает, а командир обязан озаботиться обеспечением.
Дел всегда по горло, отдыха нет – в подчинении без малого сотня душ, три взвода по четыре «максима» в каждом. Еще санинструктор с санитарами, старшина со своим хозяйством, есть оружейники с патронными двуколками и машинками для набивки лент – куда без них?! Станковые пулеметы в бою обычно парами используют, один работает, второй в этот момент может и выйти – ствол охлаждать нужно, воды долить, ленту вставить или позицию сменить, если та под обстрел попала. Еще с той войны понял, что пулеметы давить нужно немедленно, иначе так причешут пехоту, что от батальонов одни ошметки остаются!
– Минометчики пошли!
Расчеты уже разобрали свои БМ, водрузили на плечи – одному труба, другому плита, а командиру самое легкое – тренога и сумка с прицелом. Еще трое лотки подхватили – по три мины в каждом лежит, по одному в руку – и потяжелее выходят, на дюжину килограммов. А что такое 18 мин в бою?! Да на три минуты стрельбы всего лишь! Пулеметное гнездо подавить по норме. А потому стрелки тоже помогают боеприпасы нести – еще по два десятка на ствол выходит. Хоть что-то, но все равно мало!
– Третий взвод, вперед!
Власьев громко подал команду, и тяжело нагруженные расчеты быстро двинулись по траншее вперед. Шли ходко, и вот она, исходная для атаки. Тут Власьев набрал в грудь воздуха побольше – все же трудно вот так под пули идти, свист которых заставлял неопытных бойцов в окопе прижиматься. И гаркнул во все горло:
– Рабочая гвардия! Вперед за город Ленина!
И пошли ленинградцы. Хорошо пошли, дружно, зло. Рывками вверх поднимали свои «максимы», выпрыгивали сами с тяжеленными коробками в руках. В роте три четверти состава были уже из «города русской революции» – из первого состава дивизии костромичей, ивановцев и ярославцев осталось мало, или убиты, или раненые в госпиталях лежат. Для последних здесь одно хорошо – приказ маршала Ворошилова огласили – всех бойцов и командиров «рабочей гвардии Ленинграда» только в свои дивизии и части 41‐го корпуса отправлять после выздоровления. Вот так и надо – только у них одних такая привилегия, в боях заслуженная!
Власьев на бегу подхватил тяжелую коробку с лентою – красноармеец из стрелков лежал, раскинув руки, поймав пулю в грудь. Не останавливаясь, побежал дальше, несколько раз огляделся, отлеживаясь в воронке. Такими же перебежками пробегали рядом и его бойцы – не все пулеметные точки были подавлены нашей артиллерией и минометами. Время от времени взлаивали немецкие МГ, посылая очередь за очередью, но часто неточно – поле боя затянуло дымом порядочно, стелился полосами. Но вот немецкие гаубицы причиняли вреда изрядно – видно, не додавила их авиация, не разбомбила все капониры. Заградительный огонь страшная штука, приходится вести бойцов прямо в разрывы, а это очень страшно. Зато, если их минуешь, легче станет… тем, конечно, кто живым останется.
– Вперед, бойцы! Вперед, нельзя стоять!
Власьев подгонял расчеты, в стороне слышалась громкая, отборная в своей вычурности ругань взводного сержанта – комсостава в роту им так и не прислали, так что на взводах были исключительно младшие командиры. Он да политрук – только два с «кубарями». Повыбили немцы средний комсостав, вот потому и назначили его на роту, хотя по званию взвод всего положен, а то и половинка от оного в два «максима», как в стрелковых ротах было по прежнему довоенному штату.
– Вперед!
Везде лежали убитые, стонали и матерились раненые – среди первых много тех самых «штурмовиков» – судя по всему, мало кто из них уцелеет в этой самоубийственной атаке. Но дело свое они совершили – навалились на немцев сразу после огневого вала, как тот пошел вглубь дальше. В траншеях много убитых солдат в мышиной серой форме, но вперемешку с ними бойцы в выгоревших на солнце гимнастерках. Застывший у противотанковой пушки Т‐26, подмявший ее под себя. Люки открыты, башня с кольцевой антенной, с нее свесился танкист – окровавленные русые волосы, молоденький совсем. В борту пролом – чем это по нему саданули?
Неподалеку чадящим костром дымит еще один «двадцать шестой» – с него вряд ли успел выскочить экипаж, сгорел вместе с машиной. Власьев оглянулся, ища знакомые ориентиры. В штабе полка соорудили из ящиков с землею план-макет, на нем изобразили местность на участке наступления и рубежи, которые должна занять каждая рота. Так что он не просто бежал в этом дыму и пелене, а выполнял приказ, многократно отработанный на тех ящиках – еще тогда втихомолку ругался, мол, превратили комсостав в котов, что по известной надобности в таких ящиках, только с песком или опилками, в комнатах копаются. Теперь мысленно благодарил, что отработали действия до автоматизма и натаскали на ориентиры.
Он посмотрел на часы и удивился – с момента атаки прошло целых два часа, которые показались ему одной долгой минутой. Требовалось пройти еще час, не меньше, чтобы выйти на позицию, и лейтенант начал подгонять своих бойцов, стараясь не обращать внимания на раненых товарищей. Ими займутся санитары, пулеметчики требуются для другого дела…
– Товарищ лейтенант! Ракеты! Две зеленых и красная!
Власьев задрал голову к небу – на голубизне без единого облачка чуть видимые горели три «шарика» – ошибки быть не могло, именно сейчас нужно занимать позиции. И копать не придется – первая полоса укрепрайона, стоят закопченные бетонные коробки дотов, гарнизоны которых погибли десять дней тому назад. Все здесь было заточено под круговую оборону, так что нужно просто привести в порядок обратную сторону, что станет главным рубежом обороны. А ведь получился прорыв, и прямиком в тыл немцам, что рвались сами к реке. А теперь колечко-то и замкнулось, и аккурат на границе Ново‐Псковского укрепрайона. Пусть попробуют вырваться из окружения, пусть атакуют прямо на пулеметы!
