Я внутренне содрогаюсь от иронии его слов. Мне не удалось позаботиться о Люке – ни пока мы встречались, ни после гибели Ро, ни после смерти Мэл. Наоборот, заботились обычно обо мне. Особенно Коэны.
Когда мы останавливаемся у машины Люка, он кладет наши рюкзаки в багажник. Я сажусь на пассажирское сиденье, а он запрыгивает на водительское.
Через несколько минут мы уже стоим в кафе. Я делаю заказ первой и быстро его оплачиваю, чтобы не обсуждать, кто за кого платит. Люк никак на это не реагирует.
Мы выбираем столик у окна. Сейчас не сезон для замороженных десертов, но от встречи с Люком и из-за того, что в кафе на всю мощность работает отопление, меня бросает в пот. Я снимаю крутку и вешаю ее на спинку стула, а потом так быстро, как только возможно, одергиваю рукава.
Но недостаточно быстро.
Люк наклоняется ко мне через стол.
– Ты сделала татуировку?
– Да. Ничего особенного, просто пара слов.
– Можно посмотреть? – просит он, а потом тянется ко мне и аккуратно закатывает рукав. От его прикосновения у меня кружится голова. Он молчаливо изучает слова, набитые на внутренней стороне моей руки у самого локтевого сгиба, и я чувствую себя обнаженной.
«Счастливая, благодарная, красиво одетая, храбрая, живая» – вот что там написано.
Я вижу, как Люк сглатывает ком в горле.
– Просто мне всегда нравилась эта фраза, с того самого вечера, когда она ее сказала, – торопливо объясняю я. – Не то чтобы я считаю, что имею право на ее слова или что-нибудь в этом духе. Они просто остались в моей памяти, и я постоянно думала…
– Красиво, – говорит Люк, убирая руку и запуская ложку в свой стаканчик с йогуртовым мороженым. – Ей бы понравилось.
Я не знаю, что сказать, поэтому молчу.
– А когда ты ее сделала? – спрашивает он.
– В октябре, – говорю я.
Он поднимает на меня взгляд, и наши глаза встречаются.
В октябре, который был для нас худшим месяцем, пока не случился август. Хотя, возможно, худшим все же остался октябрь.
– Мне очень нравится, – говорит он. – Только ты добавила лишнее слово.
Я удивлена, что он заметил. То есть, конечно, он тоже был в ресторане, когда Мэл говорила этот тост. Но я не думала, что эта фраза произвела на кого-то такое же глубокое впечатление, как на меня.
– Да, – подтверждаю я.
Когда эти слова наносили мне на руку, я много думала о Мэл, но и о себе тоже. Я думала о том, как ощущала себя в прошлом году, как барахталась в пустоте, считая, что никогда не смогу удержать рядом с собой тех, кого люблю.
После того разговора с родителями наши отношения постепенно начали налаживаться, но это не значит, что они всегда были идеальными. У нас бывают семейные советы, мы проводим время вместе, шутим и смеемся, но все же эта новая семья еще не успела окрепнуть.
Но когда тату-мастер начал набивать эти слова чернилами на моей коже, я кое-что для себя решила. Неважно, сможем ли мы наладить отношения в семье или нет. И неважно, была ли я официально частью семьи Коэн или нет – но не потому, что они перестали иметь для меня значение. Наоборот, теперь они значили для меня больше, чем когда-либо, потому что я знала наверняка: за все те годы мы действительно стали семьей, мы выбрали друг друга, и это было нечто невероятное и прекрасное.
Но мне хотелось, чтобы у меня осталось что-то, за что я могла бы держаться. Жизненный якорь, который никуда не исчезнет.
Когда-то я примерила слова Мэл на себя и с тех пор стремилась им соответствовать. Возможно, теперь они смогут стать тем пространством, которое я выточила для себя в этом мире. Местом, куда я смогу возвращаться снова и снова, потому что оно находится внутри меня.
Я решаю не высказывать эти мысли вслух, и мы с Люком едим мороженое в тишине, а потом возвращаемся к его машине. Он выглядит задумчивым, и когда мы садимся внутрь, он не заводит двигатель.
– У меня вряд ли получится, – наконец произносит он, проводя рукой по волосам. – Видеть тебя, а потом делать вид, что тебя здесь нет.
– Я буду держаться на расстоянии, – обещаю я, но он качает головой.
– Я не это имел в виду, – говорит он. – Точнее, я сам не знаю, что имел в виду, но я точно не хочу, чтобы мы с тобой вели себя так, как будто друг друга не знаем.
Я растерянно моргаю.
– Так давай не будем.
– Я не обещаю, что смогу быть тебе другом.
Он произносит эти слова, опустив взгляд, как будто совершает страшное признание.
Я пребываю в замешательстве. Он хочет, чтобы я перевелась в другой университет? Если да, то это бред. Я не за ним сюда приехала. Просто это лучший университет в нашем штате.
– Я не знаю, что ты хочешь от меня услышать, – говорю я.
– Тогда давай не будем ничего говорить, – предлагает он. – Не будем ничего друг другу обещать, но и врать тоже не будем.
Я хмурюсь.
– Я не понимаю…
– Я хочу общаться с тобой. Но не в качестве сына Мэл, или брата Ро, или бывшего парня, или коллеги с летней работы.
– По-моему, ты перечислил все свои звания.
Он криво усмехается.
– Так давай посмотрим, не осталось ли чего-нибудь еще, – говорит он.
Я собираюсь сказать «нет».
По причинам, которые уже стали привычными.
«Из наших отношений ничего не получается».
«Мы наделали ошибок».
«Я все разрушила».
«Я не заслуживаю того, чтобы быть счастливой».
Но я останавливаю себя и вспоминаю слова, которые решила набить на своей коже как раз ради таких моментов, как этот. Для важных моментов.
Слова Мэл, которые остались бы со мной навсегда, даже если бы я не сделала эту татуировку.
Счастливая, благодарная, красиво одетая, храбрая. Живая.
Каждое из этих слов – про меня, и я не знаю, найдется ли среди них место для Люка Коэна, но определенно хочу это проверить.
– Давай, – соглашаюсь я.
Он широко улыбается, заводит машину и оборачивается ко мне.
Прежде чем я успеваю что-то понять, его пальцы прикасаются к моей щеке, ласково заправляя за ухо выбившуюся прядь.
– Где твой дом, Джей-Джей?
– Я покажу.
