«Ей нужно об этом знать», – говорит голосок в моей голове.
– И все-таки я должна была прийти. Я должна была позволить ей ненавидеть меня так сильно, как ей только захочется.
Люк поворачивается на бок, лицом ко мне.
– Расскажи про того парня, к которому ты все время бегаешь.
Я едва не давлюсь собственной слюной.
– Что?
Я буквально слышу, как Люк улыбается.
– Когда мы ходили к машине за едой, Уиллоу рассказала мне, что ты прямо-таки влюблена в этого старичка.
– Эрни? – я наполовину смеюсь, наполовину кашляю.
– У него даже имя крутое.
Я закатываю глаза в темноте, но все-таки тоже улыбаюсь.
– Он самый лучший. Очень смешной, ворчливый и озорной. К такому в пожилом возрасте нужно стремиться нам всем. Он бы тебе понравился.
Когда Люк придвигается ко мне, я понимаю, что все это время говорила шепотом и ему, наверное, было тяжело расслышать мои слова. Только теперь он тоже начинает шептать.
– Так же, как он нравится тебе?
– Ты серьезно ревнуешь меня к восьмидесятилетнему дедушке?
– Зависит от того, влюблена ли ты в него. Говорят, что от старых привычек тяжело избавиться.
Я знаю, что он просто меня поддразнивает, но по моему телу все же проносится волна удовольствия. Возможно, какая-то частица его существа все-таки не совсем меня ненавидит.
Ощутив прилив смелости, я пользуюсь возможностью подвинуться к нему еще ближе. Теперь наши головы почти соприкасаются. Я даже могу различить в темноте его глаза.
– Даже если я в него влюблена, не могу понять, какое тебе до этого дело. Я же могу трахаться, с кем захочу.
Эти слова срываются с моего языка помимо воли.
Люк ничего не говорит, но мой словесный понос никак не унимается.
– Так же как и ты со своей Корт?
– А она-то тут при чем? – спрашивает Люк.
– Вот ты мне и скажи.
– Она просто моя подруга. Из университета.
– Звучит очаровательно.
– Почему ты ненавидишь всех моих напарниц по лабораторным? – интересуется он. – Сначала Меридит. Теперь Кортни.
Чудесно. Ее родители все-таки назвали ее полным именем, в отличие от моих.
Но вслух я произношу другое:
– Я никогда не говорила, что ненавижу Меридит.
– Но в тот день, когда мы о ней заговорили, ты сразу напряглась и начала дуться.
– Я и не думала дуться! – возмущаюсь я. – Поверить не могу, что ты вообще это помнишь.
Я не могу поверить, что в его памяти остались хотя бы какие-то воспоминания о нас из прошлого. Теперь мы лишь горстка пепла, сгоревшие останки, по которым трудно понять, кем мы были раньше.
Люк придвигает ко мне голову, пока наши губы не соприкасаются.
– Я помню все, – говорит он, и я вспоминаю его слова о том, что раньше он сделал бы ради меня что угодно. Я закрываю глаза и жду, что он меня поцелует, но он этого не делает. Его губы застывают в этом касании.
Чего он хочет?
А потом я вспоминаю кое-что еще: я сама все это начала.
Когда Мэл сказала, что хочет каждое мгновение провести счастливой, благодарной, красиво одетой и храброй, я превратила эту фразу в свой личный девиз. Я решила больше не терять время, сделала первый шаг и поцеловала Люка.
Но это было в прошлом году.
Чего я хочу сейчас?
Прежде чем я понимаю, что происходит, на этот вопрос отвечает мое тело. В следующую секунду я уже сижу на животе Люка в темноте нашей палатки. Мы целуемся – жадно и неистово, требовательно и отчаянно. Наши руки пытаются сделать слишком много движений сразу. Пальцы Люка одновременно в моих волосах, под майкой и на изгибе моих ягодиц. Я зарываю ладонь в его волосы, хватаю в кулак его футболку, потом залезаю под нее.
– Что? Что ты хочешь? – спрашивает он, удерживая мои беспокойные руки. Как будто он сам не делает то же самое.
Мои губы слишком заняты, чтобы отвечать, поэтому я просто тяну его за футболку. Он на мгновение отрывается от меня, чтобы стащить ее через голову. Я пальцами прокладываю маршрут по его груди, брюшным мышцам и пупку.
Я кусаю его за нижнюю губу, и из его горла вырывается гортанный звук.
Люк пытается нащупать пуговицу на моих шортах. Наконец он ее расстегивает и просовывает палец под резинку моих трусов.
Леденящий кровь крик заставляет нас замереть. Мы все еще прижимаемся друг к другу с отчаянно бьющимися сердцами и пальцами, застывшими в неловком положении, когда мы слышим голос Уиллоу.
– БРЭТТ, НА ЧЕРТА ТЫ ЭТО СДЕЛАЛ?
– Шш, – пытается успокоить ее Брэтт. – Прости, пожалуйста. Я не думал, что ты так испугаешься!
– Я приняла тебя за чертова медведя!
Мы слышим, как ее ладонь со шлепком касается его кожи.
– Ты такой идиот!
– Прости, малышка.
– Мы, наверное, их разбудили. Ребята, если вы проснулись, то извините, – говорит Уиллоу. – Просто Брэтт у нас страшный придурок.
Мы с Люком смотрим друг другу в глаза в темноте.
Мы выныриваем из дымки сумасшествия и желания, на мгновение снова становясь собой. Двумя разбитыми, злобными, усталыми душами, чья любовь оказалась не исцеляющей, а разрушительной.
Чего я хочу сейчас?
Я хочу быть чем-то бо́льшим, чем просто ошибкой. Хочу стать лучше, хочу любить кого-то, кого еще не успела потерять.
Не говоря ни слова, я перекатываюсь на землю, прижимаю колени к груди и поворачиваюсь к Люку спиной.
Проходит целая вечность, прежде чем я засыпаю.
Когда я просыпаюсь, Люк лежит лицом ко мне и обнимает меня за спину.
СЕЙЧАС
По дороге домой мы молчим. Мне кажется, что поездка длится гораздо дольше, чем вчера. Уиллоу периодически снимает видео. Я слушаю музыку в наушниках, а Люк снова склоняется над книжкой. Все утро мы с ним отводим друг от друга взгляд, но на сей раз дело не в том, что наделала я. Дело в том, что наделали мы – точнее, почти наделали.
Когда Брэтт тормозит перед моим домом, Люк чмокает меня в уголок губ. Мне даже начинает казаться, что он… стесняется.
– Увидимся в понедельник! – кричу я Уиллоу и Брэтту.
Шагая по подъездной дорожке, я спиной чувствую взгляд Люка, но не оборачиваюсь.
Родители сидят на новом диване перед телевизором.
– Ну как все прошло? – спрашивает мама.
– Хорошо.
