– Многие не знают, чем они хотят заниматься, – настаивает Мэл. – Первые несколько лет ты просто учишься наугад, а потом уже решаешь, что тебе нравится.
– Я думаю, что пока я лучше просто посижу в Винчестере, – говорю я.
Она смотрит на меня с беспокойством, но больше ничего не говорит.
– Я принесу тебе еще воды, – говорю я, потом тянусь за пустой чашкой и ретируюсь на кухню.
За это время кухня ничуть не изменилась, и мне становится немного жутко. Все вещи на своих местах, и я готова поклясться, что даже груда немытых тарелок выглядит так же, как в мой последний день у Коэнов, перед тем как все случилось.
– Я помою посуду, когда буду делать перерыв в работе.
Услышав голос Наоми, я подпрыгиваю от неожиданности.
– Не надо, я запросто помою ее сама.
– Нет, я все сделаю, – говорит она.
– Наоми, я серьезно. Я же для этого и пришла – чтобы помочь. Я все сделаю, – настаиваю я.
– Спасибо, – отвечает она.
Я вижу, что она хочет сказать что-то еще, но сомневается.
Я подхожу к холодильнику и наливаю в стакан воды для Мэл.
– Знаешь, что странно, – говорит Наоми, как будто продолжая начатый разговор. – Когда я добиралась сюда в прошлую пятницу, мне показалось, что навстречу ехал Люк. И я почему-то не заметила тебя на пассажирском сиденье.
Мне требуется несколько мгновений, чтобы понять, что она снова говорит об идиотском ужине, который якобы состоялся два дня назад.
– Видимо, он ехал слишком быстро, – неубедительно говорю я.
– Есть еще одна странность – я все хочу спросить у Люка, но, может быть, и ты сможешь мне ответить. Кто такая Корт?
– Корт?
Наоми кивает.
– Люк день и ночь болтает с ней по телефону, вот я и подумала, что ты в курсе.
Если бы кто-то услышал нас со стороны, то вряд ли понял бы, как она перешла от первой странности ко второй, но я прекрасно осознаю, что именно она хочет сказать.
Она нам не верит.
Я сглатываю ком.
– Наверное, какая-то подруга из университета, – говорит Наоми и берет мандарин из вазы для фруктов. Когда она начинает его чистить, я улыбаюсь и говорю: «Наверное», – как будто меня совершенно не взволновало то, что она только что мне сказала.
Но невозмутимость грозит покинуть меня в любой момент, поэтому я отворачиваюсь к раковине и принимаюсь за мытье посуды.
С каких это пор Наоми – из всех людей на планете! – стала такой наблюдательной?
Я все еще наполняю раковину мыльной водой, когда в холле раздаются шаги и на кухню заходит Люк. На нем его излюбленные пижамные штаны; при виде крепких мышц на его животе мне становится сложно на чем-то сосредоточиться. Его волосы растрепаны со сна. Он зевает, проходя мимо Наоми.
– Доброе, – говорит он нам обеим.
Он берет в руки коробку с хлопьями и подходит ко мне, чтобы взять чистую тарелку. И тут я делаю это – набрасываюсь на него и прижимаюсь к его губам. На секунду он застывает на месте, а потом целует меня в ответ, и его язык творит с моим рассудком какие-то невообразимые вещи. Я обхватываю его шею руками, и этот безумный, жадный поцелуй длится еще одно мгновенье.
Мы останавливаемся, когда Наоми прочищает горло.
Я выпускаю Люка из объятий, но он не двигается и неотрывно на меня смотрит.
– Отнесу-ка я Мэл ее воду, – говорит Наоми, после чего берет стакан со столика, на котором я его оставила, и уходит из кухни. Я не понимаю, рассеял ли наш поцелуй хотя бы часть ее подозрений.
Когда она уходит, Люк склоняет голову набок.
– Ну, и кто из нас на кого набрасывается?
Но, похоже, он не злится и не собирается обвинять меня в том, что я заставила его делать что-то против его воли. А делал он очень интересные вещи.
– Она что-то подозревает, – шепотом говорю я ему. – Снова и снова повторяет мне, что не видела нас в пятницу в «Династии». А еще скажи, пожалуйста, кто такая Корт?
Я складываю руки на груди.
Люк кажется удивленным.
– Корт? – переспрашивает он. – Откуда ты…
– Говорят, ты день и ночь болтаешь с ней по телефону.
Я пытаюсь скрыть, как отчаянно надеюсь, что он начнет все отрицать. Может быть, скажет, что Наоми ослышалась или что-нибудь в этом духе. Хоть что-нибудь.
Он просто проводит рукой по волосам и тянется куда-то за мою спину, чтобы взять тарелку.
Я знаю, что не стоит продолжать эту тему, но не могу остановиться.
– И как нам с тобой притворяться парой, если ты занимаешься с кем-то сексом по телефону?
Люк оборачивается ко мне.
– Во-первых, мы не занимаемся сексом по телефону.
Во мне поднимается какое-то неуместное чувство, очень напоминающее облегчение.
– Во-вторых, я буду осторожнее.
Он подходит ко мне на шаг, чтобы его следующие слова не услышал никто, кроме меня:
– И в-третьих, ты можешь трахаться с кем захочешь. Мы только притворяемся, не забыла?
Я чувствую себя так, словно он дал мне пощечину.
– Знаешь, ты нравился мне больше, когда не вел себя как последний козел.
Люк прищуривается.
– Разве я тебе хоть когда-то нравился?
Я не могу ему ответить, поэтому просто отворачиваюсь и продолжаю мыть посуду.
10
ТОГДА
– Когда я тебя уделаю, – проговорил Ро, не отрывая взгляда от теннисного мячика, который он снова и снова отбивал ребром ракетки, – что ты будешь мне должна? Обед? Торжественный прием?
Он держал ракетку боком и, можно сказать, жонглировал мячиком с помощью ее. Мы играли в эту игру с раннего детства, стараясь отбить мяч наибольшее количество раз.
В тот день я пришла в теннисный клуб, чтобы пообщаться с Роуэном, и меня не волновало, хотел он этого или нет.
Я проигнорировала его вопрос и продолжила считать.
– Сто тридцать девять. Сто сорок. Сто сорок один. Да! – крикнула я, когда его мячик улетел куда-то в сторону. – Твой результат – сто сорок один. А мой – сто сорок девять. Я осталась непобежденной, друг мой! А ты остановился так близко и вместе с тем так далеко…
– У меня устали глаза, – пожаловался Ро, пока я исполняла вокруг него победный танец.
– Победа есть победа, – пропела я, уперев руки в бедра и размахивая ими, как цыплячьими крыльями.
– Просто ты меня отвлекла, – сменил стратегию Ро, пытаясь выставить меня виноватой в своем проигрыше.
