– На глубине ровно восемь с половиной метров, – без запинки ответил горбун.
– Вы измерили?
– Разумеется.
– А как?
– Техническим приемом, основанным на количестве камешков, которые помощник кладет один за другим в левую руку оператора. Каждый камешек размером с лесной орех обозначает глубину в один метр, а камешки поменьше – пятьдесят сантиметров. Разумеется, это условная шкала, которую лозоходец определяет сам. Оказалось, что на восьмом камешке ветка слегка вздрогнула, а стоило добавить камешек меньшего размера – она задрожала. Еще один маленький камешек – и все прекратилось. Следовательно, вода ровно на глубине восемь с половиной метров.
Это объяснение, выглядевшее вполне научным, вкупе с таинственной «условной шкалой», согласованной оператором с самим собой, произвели на Уголена довольно сильное впечатление, тем более что горбун говорил о всех этих манипуляциях так, словно речь шла о совершенно естественном явлении, столь же распространенном, как выращивание турецкого гороха или пикировка лука.
– Вырыть яму в восемь с половиной метров – труд немалый, – заметил Уголен.
– Конечно, вы правы, но посудите сами: за два дня мы уже достигли глубины шестьдесят сантиметров. Значит, вполне можно рассчитывать на среднее продвижение порядка тридцати сантиметров в день, так что на колодец глубиной в двенадцать метров уйдет всего лишь сорок дней работы!
Между тем Эме, спрыгнув в яму, медной лопаточкой для золы наполняла куфен землей. Уголену подумалось, что такой труд, сравнимый с трудом земляного червяка, – нелепость, однако, если продолжать его в течение недель и месяцев, в конце концов он может привести к желаемому результату.
– Разумеется, надо считаться с характером пластов, которые нам предстоит одолеть, – добавил господин Жан. – Мы можем столкнуться с пренеприятными сюрпризами. Почва ложбины наверняка состоит из нескольких разнородных пластов. Сначала идет слой пахотной земли, который я уже прошел. Ниже, вероятнее всего, залегает гравий, затем песок (об этом мне сообщила ореховая ветка). С этими пластами проблем не будет. Но не следует забывать (тут он пристально уставился на Уголена и пальцем указал на «бары» Святого Духа), не следует забывать, что мы находимся в горах, сформированных меловыми отложениями юрского периода второй эры мезозоя! Да, именно юрского периода! То есть на определенной глубине мы столкнемся с пластом белой породы повышенной твердости. Если вода течет по поверхности этой каменистой породы, мы доберемся до нее через две недели. Но если она проходит под каменистым пластом четвертичного периода, придется работать полгода, а может быть, и дольше. Так обстоят дела. Ну, как говорится, Labor improbus omnia vincit, что означает: терпение и труд все перетрут. За работу! – С этими словами он спрыгнул в яму.
* * *
Сидя друг напротив друга на скамейке под шелковицей в Массакане, Уголен и Лу-Папе легким ударом молотка плющили крупные неспелые маслины для приготовления большого кувшина «давленых маслин»
[38]. Уголен мрачно докладывал Лу-Папе о разговоре с горбуном.
– Меня пугает то, что он самый настоящий ученый. Слов нет, он, конечно, свихнутый, но до чего умен! Он мне подробно разъяснил, что лежит под землей, говорил о каком-то юродском твердом слое, о том, что ему, может, и не придется пробиваться сквозь него, ежели вода по нему течет.
– Куренок, – утешил его Лу-Папе, – не забивай себе голову всякой ерундой. Все это пустая болтовня. Я тебе говорю: на дне ложбины он не найдет ничего. Плохо другое: если у него хватит сил выкопать яму, у него появится дополнительная цистерна, а это уже не болтовня, а разумная идея. Все это неизбежно кончится полным провалом, но вся эта история может затянуться еще на два или три года, и пока мы бессильны. Надежда только на то, что, наткнувшись на скалу, он падет духом. Подождем еще.
Наступившая осень развесила на далеких каменистых обрывах завесы алого цвета – свои закаты, а свежий ветерок, унося в теплые края ласточек, на их место приносил стаи альпийских дроздов.
Уголен запасался на зиму дровами… По утрам, ведя на поводу мула, он проходил по тропинке над Розмаринами и слал всем дружеский привет. Начиная с пятого дня из колодца на уровне земли торчала уже только голова горбуна. Два дня спустя он видел, как светловолосая Эме вязала, сидя на куче вынутой земли, и когда из ямы на поверхность передавалась плетеная корзина, она хватала ее за ручки и, высыпав содержимое на кучу, передавала обратно в колодец.
«Продвигается, – подумал Уголен, – докопался до гравия… А что потом?»
На следующей неделе он издалека услышал стук. Кто-то бил кайлом по твердой поверхности: раздавался резкий лязг, а временами позвякивало.
«Вот оно! – подумал Уголен. – Добрался до скалы!»
Над колодцем была установлена тренога, к ней привязан блок, от которого в яму уходила двойная веревка.
Эме как раз подходила в это время к колодцу, неся на подносе, какими пользуются в кафе, полбуханки хлеба, стакан и две лепешки козьего сыра. Манон бежала за ней босиком, легкая, как птица, прижимая к сердцу бутылку.
– Все в порядке, я вижу? – весело бросил Уголен, спустившись к ним.
– Да, но становится все труднее, – ответила Эме, указывая на лежащие на куче осколки голубого камня.
Уголен поднял один из них и стал рассматривать.
– Твердый, – сказал он.
– Да, твердый, – послышался голос горбуна.
Показались его руки в перчатках, которыми он ухватился за край ямы.
Поднявшись по веревочной лестнице, он присел на кучу земли. Весь в белой каменной пыли, бледный и худой, похожий на маскарадного Пьеро, с дорожками красно-коричневого цвета на лице, проделанными струйками пота, он по-прежнему был босым, ноги у него дрожали.
– Четыре метра и двадцать сантиметров! – сказал он. – Я пробил пласт гравия и дошел до белого камня. Он звенит, как гранит. Это тот самый слой юрского периода, о котором я вам говорил.
Сняв разодранные перчатки, он вытащил из кармана испачканный землей носовой платок и стал отирать пот со лба.
Затем встал, прошел четыре шага и примостился на куче. Подбежала Манон и протянула ему бутылку, он приложил ее ко рту и, задрав донышко к небу, припал к ней. Уголен смотрел, как судорожно дергается кадык на его тощей морщинистой шее.
– Теперь понимаю, почему землекопам постоянно хочется пить! Это и впрямь приносит облегчение, – со вздохом проговорил горбун, напившись, и не спеша принялся за еду.
Уголен смотрел на его дрожащие руки, худые босые ноги в царапинах и вдруг понял: этот человек уже не жилец. Он присел перед ним на корточки.
– Господин Жан, я должен сказать вам всю правду. Вы, пожалуй, сочтете, что я лезу в чужие дела. Пусть так. Я говорю с вами, как друг.
