А когда Жан Кадоре, не поняв слов дровосека, спросил у него, кто такой этот «господин Гобо», великан, втянув голову в плечи, ткнул в него пальцем…
* * *
Манон весь день не покидала Батистину, пока дровосеки помогали ее отцу доставить воду в Розмарины: великан, которого звали Джакомо, взвалил на плечи пятидесятилитровую бочку, а другой, по имени Энцо, – две пятнадцатилитровые бутыли, при этом сожалея, что в его распоряжении нет емкостей большего объема. Сам Жан Кадоре совершил четыре ходки. В последнюю он хотел забрать Батистину в Розмарины. Но она, поводя головой из стороны в сторону, отказалась наотрез. Она не плакала, не говорила, не шевелилась. Изможденная Манон заснула на тюфяке и даже не услышала голос своей старой подруги, когда та к полуночи затянула странную протяжную пьемонтскую песню, которую она, может быть, сочиняла в этот момент и в которой говорилось о смерти и любви.
* * *
На другое утро Батистина, словно опомнившись от кратковременного помрачения рассудка, приготовила себе чашку кофе и стала говорить, что поедет сейчас за Джузеппе, потому что его нужно непременно похоронить в углу пещеры, поближе к очагу, чтобы ему не было холодно, у самой скалы, чтобы кто-нибудь, боже упаси, не наступил на него! Затем она вытащила из щели в скале две горсти золотых монет – мол, на оплату поезда до Ле-Мюи и на хорошую повозку, чтобы доставить Джузеппе домой, но дровосеки, которые провели ночь в овчарне, объяснили ей, что «порядочник» сделал все как подобает и покойного Джузеппе привезут на следующий день в церковь в Бастид-Бланш на красивой черной машине, которая сама едет при помощи мотора. Она сразу же пожелала отправиться на последнее свидание с Джузеппе и провела ночь на церковной паперти вместе с обоими его друзьями-дровосеками.
* * *
На следующее утро господин Жан, после двух ходок за водой, отправился с семьей на погребение своего друга. Ни слова не говоря, он холодно кивнул Филоксену, Памфилию, Англаду и Казимиру, представляющим на похоронах жителей Бастид-Бланш.
Старый кюре отслужил мессу, превознес покойного, которого ни разу не видел, за отвагу и храбрость и легко отпустил ему все грехи. После краткого погребального обряда на кладбище оба итальянца долго обнимали вдову и отправились на плоскогорья в Ле-Зомбре, где их ждала очередная рубка леса, а семья Кадоре забрала Батистину в Розмарины.
Уголен вернулся из Антиба: под мышками у него было по большому, тщательно перевязанному свертку. В них находились приготовленные Аттилио саженцы, которые могли дать цветы уже на будущий год.
Уголен купил себе красивый картуз в клетку и туфли, скрипевшие при каждом шаге.
Лу-Папе сидел на пороге дома и курил трубку.
Уголен локтем толкнул калитку, ногой закрыл ее за собой и спросил:
– Ну как?
– А так: была большая гроза на следующий день после твоего отъезда. Как раз в самый неподходящий момент. Ему повезло.
– Черт возьми! Но меня не удивляет, что ты встречаешь меня неприятной новостью. Я сам виноват – это я понял еще в поезде.
– Что именно ты понял?
– Что я напрасно привез с собой саженцы. Это к несчастью. Это как купить колыбель до того, как родился ребенок.
– Я что-то не возьму в толк, как то, что ты привез сегодня утром саженцы, могло повлиять на грозу на прошлой неделе? К тому же новость не такая уж неприятная, потому что до спасения ему еще далеко. Джузеппе умер, итальянка уже никуда не годится, так что я по-прежнему полон надежд, – сказал Лу-Папе.
– Я боюсь, что он попросит у меня мула!
– А ты скажи ему правду: завтра начинается сбор винограда… Что касается твоих абрикосов – они были не из крупных, но на рынке их мало, так что Англад их тебе продал за хорошую цену.
Батистина сидела у очага прямо на золе, немая, как истукан, с пустыми глазами и словно окаменевшими морщинами. Манон, прижавшись к ней, нежно гладила ее по руке с огрубевшей кожей и вполголоса шептала ей что-то непонятное на пьемонтском диалекте. Эме одна ушла за травой для кроликов. Черная собака стерегла коз на склоне холма, а господин Жан отправился за водой, но по пути остановился в Массакане, чтобы попросить Уголена о помощи.
Тот как раз выходил из дома; заперев дверь на два оборота, он спрятал ключ для Делии под камнем на пороге.
– Наконец-то вы вернулись! – обратился к нему господин Жан.
– Ну да! – ответил Уголен. – Чтобы помочь крестному отцу собрать виноград… это самое трудоемкое дело в году… А у вас все в порядке?
– К сожалению, нет! Пока вас не было, мы намучились. Да еще как! Я уж думал, все потеряно… Великолепная гроза спасла нас, увы, только на время! Ужасающая засуха держится, в цистерне воды на один полив, а мне позарез надо сегодня вечером полить…
– Да, год выдался не приведи господь, – согласился Уголен. – Все и вся страдают, и даже виноградники… Виноградины сморщились, точь-в-точь как тот изюм, что кладут в бриоши… Спешим собрать, пока не поздно, сегодня как раз начинаем… Не то я бы одолжил вам мула на время… – принужденно добавил он. – Но сейчас это невозможно…
– Может быть, через пару-тройку дней?
– Да нет, – печально протянул Уголен. – После сбора винограда у моего крестного, мул отправится к столяру, а потом к кузнецу Казимиру: так заведено год от году и вошло в привычку… Это затянется на неделю… Какой там, не меньше десяти дней… Но знаете, такая сушь наверняка закончится грозами! Так всегда бывает в это время года. Я бы не удивился, если бы уже сегодня вечером… – посмотрев на небо, добавил он.
– Да услышит вас Господь! – вздохнул господин Жан и двинулся за ослицей под звяканье пустых бидонов и стук подбитых гвоздями башмаков по камням.
* * *
На исходе утомительного дня он долго, пока не кончилась вода в цистерне, выборочно поливал тыкву и кукурузу – только лучшие экземпляры.
«Все в порядке на два дня вперед, – рассуждал он про себя. – Если удастся сделать семь ходок в Ле-Плантье, у нас в запасе будет еще два дня, так как в цистерне накопится 1400 литров воды – этого достаточно для одного полива. А Уголен сказал мне утром, что не сегодня завтра начнется время гроз. Что касается сегодняшнего дня, он явно ошибся, ибо небо безоблачно и звезды сияют еще более жестоко, чем когда-либо… Но я верю в его прогноз. А еще что-то мне подсказывает – дождь не за горами. Пора на покой, надо накопить силы для боя, и вероятнее всего решительного».
Около пяти часов утра, не до конца проснувшись, он услышал, как мимо дома по дороге в ложбину спускается тяжелогруженая повозка, отчего дребезжат стекла в окнах.
– Что это такое? Дровосеки, что ли?
Жан спросонья протер глаза, сел на кровати и прислушался: вдали над горой Сент-Бом мощно грохотал гром.
Он прыжком соскочил с кровати и бросился открывать окно. В утренней тишине молния вдруг озарила небо на том конце ложбины.
