Они вышли из дома. Утренняя заря уже пылала в сосновых лесах, тянущихся по хребтам в той стороне, где восходило солнце.
Они молча встали на краю поля. Мать и дочка, опустив головы и молитвенно сложив руки, слушали молитву отца семейства: подняв лицо к небу, он просил Бога благословить работу, за которую собирался приняться. Заканчивая молитву, он услышал скрип колес по камням на крутой тропе, щелканье кнута, а некоторое время спустя они увидели Уголена: он пятился, таща за поводья мула, повозка поскрипывала и подпрыгивала на камнях.
Горбун подумал, что его сосед отправился за дровами. Но повозка свернула с дороги, ведущей в холмы, и стала спускаться вниз, по направлению к их ферме: на повозке лежал длинный плуг.
– Привет, сосед! Куда держите путь с таким орудием труда? – спросил горбун.
– К вам! – отвечал Уголен, распрягая мула. – Я подумал, что с мотыгой вы тут целых три месяца будете ковыряться, а с плугом мы вспашем все быстро, даже участок под тыкву будущего года. Земле это пойдет на пользу, мы все кончим сегодня к вечеру!
Повернув к жене сияющее от радости лицо, горбун воскликнул:
– Эме, молитва никогда не пропадает впустую! Вот ответ свыше.
* * *
Таким образом Уголен был произведен в ранг вестника Провидения. На самом деле намерения его были не совсем ангельскими.
Во-первых, он следовал советам Лу-Папе: завоевать дружбу соседа, чтобы когда-нибудь позже выкупить ферму, не слишком раскошеливаясь. С другой стороны, он боялся, как бы горбун, орудуя мотыгой, случайно не напал на родник или пласт влажной почвы, свидетельствующий о близости воды: своим присутствием и советами Уголен мог бы предотвратить подобную беду. Кроме того, он думал, что, помогая осуществлению нелепого плана горбуна, он ускоряет провал всего дела. И наконец, ему страшно не терпелось исследовать эту землю – понять, какова глубина плодородного слоя, пощупать ее руками, ощутить ее запах, так что эта вспашка была для него подготовкой собственных будущих планов по ее освоению.
Однако к этим недостойным соображениям добавлялись смутные угрызения совести, невольно мучившие его. Он думал: «Я ему помогаю, делаю ему добро. Я знаю, что у него ничего не выйдет, но все равно совершаю хороший поступок, и Господь это учтет».
Ради будущих гвоздик и чтобы сделать «хороший поступок» еще лучше, он не пожалел ни своего времени, ни своего труда: вспашка продолжалась весь этот долгий день.
Под толстым слоем гумуса обнаружились залежи бурой почвы – смеси мертвых корней и листьев, за долгие годы превратившейся в великолепный плодородный перегной. Им не попалось ни одного камешка: несколько поколений подневольных работников и крестьян выбрали их из земли и сложили кучками в конце поля. Пласт почвы был так глубок, что, не будь колеса, не позволяющего лемеху зарываться, плуг потонул бы в нем.
Уголен направлял плуг, крепко держа его за ручки, и смотрел, как блестящий лемех отваливает и поднимает широкую темную ленту земли, которая затем опадает, образуя стенки борозды.
«Здесь залежи золотых монет, которые только и ждут того, чтобы побыстрее вырасти», – подумал он.
* * *
Пообедали под раскидистым оливковым деревом: анчоусы, колбаса, куропатки с капустой, блины и три бутылки вина с запечатанными сургучом горлышками, что отразилось на первых бороздах второй половины дня: они получились слегка кривоватыми.
Вечером, осушив залпом стакан белого вина, Уголен объявил:
– А теперь, господин Жан, эту землю надо оставить в покое на две недели: пусть она наберется солнечного света, напьется утренней росы… А вот с огородом медлить нельзя, не то опоздаете с посадками… Кстати, где именно вы хотите его разбить? И где будет загон для кроликов?
Вопрос с загоном для кроликов мучил Уголена. Если будущий кроликовод засадит в землю тридцать нор из цемента, ему, Уголену, потребуется потом целый месяц, чтобы выкопать их и привести почву в порядок, перед тем как сажать гвоздики. Следовательно, загон для кроликов с норами следовало расположить не иначе как на склоне холма, только не на том склоне справа, где находился замурованный родник.
– Понимаете, господин Жан, если вы устроите загон в глубине ложбины, вы потеряете много пригодной для земледелия земли. Не забывайте: кролики много писают. Это похвально – устроить для них норки из цемента, но, если нет стока для мочи, все они передохнут как мухи. Я бы на вашем месте вырыл норки на склоне – воткнув трубы в нескольких местах, вы им обеспечите комфорт, а их норы останутся сухими. Значит, норки делаем на склоне. Но на котором из них? На правом нельзя, он на севере: солнца нет, дует мистраль. А левый склон прямо на юге и защищен от ветра. Как вам кажется?
Жан Кадоре счел эти советы бесценными, а Уголен для большей надежности пообещал прийти на другой день и помочь с разметкой.
Затем выбрали место под огород – довольно длинную террасу, расположенную также на склоне. Ложбина предназначалась для выращивания чудо-тыквы. И наконец, чокнувшись на прощание последний раз, Уголен водрузил плуг на повозку, запряг мула, пустил его вперед, а сам зашагал за ним.
Они смотрели ему вслед: по дороге, окаймленной розмариновыми кустами в цвету, он шел себе в лунном свете, сунув руки в карманы и приплясывая.
С этого дня Эме стала считать его святым человеком, но девочка так никогда и не позволила ему прикоснуться к ней. Впрочем, он и не пробовал: слишком уж он ее боялся.
На только что вспаханной земле господин Жан принялся, следуя заранее уставленному плану, разбивать огород.
* * *
На склоне возле фермы Розмаринов Лу-Папе обустроил наблюдательный пункт, до которого он мог добраться окольным путем, продравшись сквозь заросли колючего дрока (в Провансе такое место называется «агашон», от глагола «подстеречь», – то есть это своего рода шалаш, в котором охотники подстерегают куропаток).
Подложив под себя мешок с сеном, чтобы было не так жестко сидеть на каменной глыбе, и прислонившись спиной к сосне, Лу-Папе устроился между двумя кустами можжевельника за густой завесой ломоноса, в которой проделал два отверстия; рядом лежало ружье – в случае чего оно могло оправдать его присутствие здесь.
Он приходил сюда почти каждый день часам к четырем пополудни и наслаждался видом чудачеств, что вытворял земледелец-любитель, а вечером за ужином комментировал их.
– Ты не поверишь, Куренок, он посадил помидоры на севере в тени от соснового бора. Даже если они дадут плоды, им все равно не созреть. Турецкий горох он посадил неделю назад, зарыв семена в землю палкой: они все еще не взошли, и держу пари, вряд ли он соберет гороха больше половины салатницы. А лук посадил вокруг большого оливкового дерева, – может, это и красиво, когда лук дает цветущую стрелку, но луковиц-то ищи-свищи! Клубни картофеля он закапывает на глубину в целую руку. Если этот чудак собирается так накормить семью, то у них задница и та обвиснет!
