– Мне он не слишком нравится, – робко возразила Эме.
– Потому что он некрасив! Неуклюж и грубоват… Но под грубой оболочкой нередко скрывается чистая душа…
– Знаю, постараюсь проникнуться к нему. Но малышка его боится… Когда он захотел погладить ее по волосам, она заревела.
– Манон, ты меня удивляешь. Этот милый крестьянин тебе не нравится?
– Он противный, – ответила девочка. – Меня от него холод пробирает по коже. Это жаба!
– Манон, – веско сказал горбун, – это у тебя, а не у него дурные чувства. Он отдал нам черепицу, которой нам так недоставало, так что всякий раз, как пойдет дождь, мы должны будем испытывать к нему благодарность и говорить спасибо.
В воскресенье, во второй половине дня, Уголен по привычке спустился в деревню сыграть в шары. Игра продолжалась долго и доставила ему удовольствие. Он играл в команде с Анжем и Лу-Папе против булочника, мясника и Памфилия. Филоксен, обслуживающий клиентов в кафе, лишь изредка присоединялся к ним, когда возникал спор, – в его обязанность входило тщательно «измерить», чей шар ближе к цели.
Перед довольно представительной «публикой», в первых рядах которой блистали Кабридан, Англад и кузнец, выполнявшие ответственную роль экспертов-комментаторов, они выиграли начальную партию и решающую третью, за ней последовал аперитив, на который были приглашены и эксперты.
Многие жители деревни издалека наблюдали за тем, как в здешние края прибыл горбун и как несколько раз проезжал на своей подводе нанятый им погонщик мулов. Но никто этого не обсуждал, поскольку здешнее правило гласило: «не лезь в чужие дела». Первым о вновь прибывшем заговорил Уголен.
– Там, наверху, поселился один чудак и перевез из города все свои пожитки! – сообщил он.
– Я видел, как поднималась в гору подвода, – подтвердил Памфилий. – Раза три точно!
– Все четыре, – вмешался Эльясен.
– Он что, взял ферму в аренду? – поинтересовался Филоксен.
– Нет, – ответил Уголен, – он ее купил. Ну, так он мне сказал.
– Он крестьянин?
– Нет, он горбун.
– Бедняжка! – сочувственно произнес Памфилий.
– Давно он приехал? – спросил булочник.
– Да с неделю будет.
– Я его еще не видел. А где он собирается покупать хлеб?
– В Руисателе. Он все покупает в Руисателе, – ответил Уголен.
– Почему? – обиделся булочник. – Он боится, что отравится моим хлебом?
– Разумеется нет!.. Дело в том, что он не хочет наведываться в деревню. – Помолчав, Уголен заморгал и наконец сообщил: – Он из Креспена.
– Ай-ай-ай, это вряд ли делает ему честь, – сказал кузнец.
– А вдруг это шпион? – вставил Кабридан.
– И о ком, по-твоему, он будет собирать сведения? – спросил Филоксен. – О тебе? О твоем турецком горохе?
– К тому же, будь он шпион, он не сказал бы, что он из Креспена! – рассудительно добавил Памфилий. – Нарочно приходил бы в деревню собирать сведения.
– А он как раз наоборот! – заметил Лу-Папе. – Бросьте, все это полная чушь. Не все же они плохие в Креспене!
– А чем он там занимался?
– Бумагами в конторе налоговой инспекции.
Все помолчали, потом Кабридан, выпучив глаза, словно попавшийся в капкан кролик, вдруг брякнул:
– Может быть, он обложит нас новыми налогами?!
– Да нет же, – успокоил его Лу-Папе. – Так это не делается!
– У него есть семья? – спросил булочник.
– Да, жена и дочка.
– Думаешь, он к нам надолго?
– Он мне ничего не сказал. Во всяком случае, он ремонтирует дом.
– Он сам этим занимается? – спросил Казимир.
– Сам, надев перчатки.
– Представляю себе, что у него выходит! – бросил Филоксен.
– Делает как может.
– Значит, у него нет денег?
– Откуда мне знать? Мы с ним всего раза три перекинулись парой слов.
– А все же горбун, притом из Креспена, который носа не кажет сюда к нам, сидя в холмах, у меня доверия не вызывает, – заявил Анж.
– А чего ты боишься? – возразил Филоксен. – Раз он сидит у себя там наверху, он никому не причиняет зла!
– Оставим его в покое, ему от нас ничего не нужно! – заключил Лу-Папе.
Тридцатого марта крыша дома была уже полностью починена, на сарае красовалась новая черепица, двери и окна закрывались почти без щелей и везде были вставлены стекла. Ставни были покрашены в светло-зеленый цвет, а довольно грубо оштукатуренный и побеленный фасад сверкал на солнце. Прогнившие опоры навеса горбун заменил стволами молодых сосен с красной и черной корой, и некогда неуклюже торчавшие в разные стороны виноградные лозы образовали над обновленной террасой зеленый навес.
Желая отпраздновать окончание работ и, более всего, услышать мнение кого-то со стороны, а не только свое собственное, Жан Кадоре пригласил Уголена выпить шампанского.
Уголен явился к шести вечера. Когда за поворотом ему открылся вид на ферму, он вытаращил глаза и остановился. Горбун, широко улыбаясь, издалека смотрел на него. Не дойдя до него десяти метров, Уголен опять остановился и долго смотрел на дом, покачивая головой.
– Ну? Что вы об этом думаете?
– Думаю, следовало бы надеть выходной костюм, чтоб заявиться в гости в такой красивый дом!
Эме вышла ему навстречу в розовом платье, две толстые рыжие косы были уложены на голове, подчеркивая бледность ее лица, а малютка Манон, с веточкой фенхеля в зубах, качалась на привязанных к низкой ветви оливы качелях, вытянув вперед синие туфельки на веревочной подошве.
Уголен не сразу приметил новенький сверкающий насос с рукояткой, установленный на деревянной крышке цистерны, и резиновый шланг, намотанный на большую деревянную катушку. Он на глазок определил и его длину – метров тридцать, и цену – не меньше ста франков. Кухню он не узнал: напольные часы, которым пчелиный воск вернул былой блеск, словно одушевляли ее, и без того сиявшую белизной стен и блеском медной утвари. Его восхитила позолоченная подвеска, в которой отныне поселилась огромная керосиновая лампа под абажуром из синего стекла в окружении совершенно бесполезных, но весьма эффектных электрических лампочек. А на втором этаже он с изумлением обнаружил, что муж не спит в одной комнате с женой, поскольку у каждого есть своя спальня: это явно были повадки богачей. У чертова горбуна, видно, водились деньги, да и руки у него росли откуда надо, а его уверенность в конечном успехе своей затеи, как показалось Уголену, была наглядно подтверждена первым прекрасным результатом… Крайне обеспокоенный, он помчался к Лу-Папе.
* * *
На другое утро Жан Кадоре принялся за труды первопроходца.
