В последующие дни у Уголена появилась привычка чуть свет наведываться в Розмарины. Он бесшумно поднимался туда, держа ухо востро, прихватив на всякий случай ножовку, топорик и веревку, делая вид, что идет «по дрова».
Первым делом он долго осматривал место «покойного» родника, ведь вода – штука коварная: когда ее ищешь, ни за что не найдешь, а когда хочешь остановить ее, она непременно найдет дырочку, чтобы просочиться где-нибудь в другом месте… Но каждое утро он убеждался в том, что их затея увенчалась полным успехом: на почве не было следов, свидетельствующих о том, что здесь еще недавно текла вода, на фиговом дереве не выросло ни одного побега – они с Лу-Папе прекрасно справились с задачей.
Затем он спускался к тому месту, где прежде на поверхность выходила вода из канавы: случалось, ему не удавалось отыскать его, и тогда он смеялся от удовольствия и гордости.
Проверив все, он принимался за работу.
Вокруг оливковых деревьев, уже окруженных молодой порослью, он горстями разбрасывал семена чертополоха, ладанника и ломоноса. Затем особым образом подстригал кусты терновника, чтобы еще пуще разрастались их самые красивые стебли. Из срезанных веток он наделал черенков и, усердно поливая их, вырастил у себя дома небольшие кустики, которые затем рассадил в тех редких местах, где еще была возможность пробраться сквозь заросли. Сорняки, эти поганые растения, видимо тронутые его дружеским участием, бросились беспощадно штурмовать хилые миндальные деревья. Дошло даже до того, что он стал делать прививки на шиповнике, и они с первого раза удавались на славу.
Эта весьма необычная работа доставляла ему большое удовольствие.
– Я заделываю родники, сажаю ежевику, прививаю шиповник, одним словом, я земледелец от дьявола! – разговаривал он сам с собой вполголоса.
Перед тем как вернуться домой, он на свой манер ухаживал за старым домом. Вооружившись столбом от навеса террасы, он протыкал вздувшуюся штукатурку на стенах и срывал ее целыми пластами, забрасывал крышу камнями, чтобы перебить черепицу…
После чего, довольный собой, спускался в Массакан, где его ждали обычные домашние дела.
Он пилил дрова для очага, собирал в огороде морковь, цветную капусту, редиску, обрезал свои немногочисленные фруктовые деревья, но делал все это без особого рвения, потому что все его помыслы были направлены только на гвоздики, и он ждал, горя от нетерпения, известий от Цап-Царапки.
* * *
В одно прекрасное декабрьское утро, спустившись из Розмаринов в Массакан, он застал Лу-Папе под смоковницей. Тот сидел под бледным и далеким солнцем, закутавшись в длинный пастуший суконный плащ и курил трубку.
Увидев Уголена, он встал и помахал издалека листом бумаги.
Уголен ускорил шаг.
– Ответ пришел?
– А что, по-твоему, это может быть?
Уголен первым делом осмотрелся, нет ли кого поблизости, затем, подбоченившись, встал перед своим крестным, который надевал очки, и стал внимательно слушать.
5 декабря, праздник святого Саввы
Дорогой Цезарь,
ты всегда что-нибудь да выкинешь. Прошло, самое меньшее, три десятка рождественских праздников, и вдруг ты спрашиваешь меня про Флоретту. Представь себе, почтальон вручает мне твое письмо как раз в тот день, когда она преставилась, а я снарядила ее в последний путь! Голоса
[16] Господни неисповедимы! Ты только подумай! Поэтому я не отвечала тебе раньше. Мне думается, после нее вряд ли осталось много денег, муж-то у нее умер лет пять или шесть назад, а она жила совсем неплохо, ничего не делая. Мясо каждый день и вино из запечатанных бутылок. Но все-таки у нее остались ее красивый дом и три гектара лугов в Жеменос, которые в аренде. Говорят, тот, кому она сдает, не платит.
Есть еще большой участок в Бастид-Бланш в холмах, там ее дед пас коз. Это ложбина Ле-Плантье, на дне есть пещера отшельника с неплохим ключом, которым Господь некогда одарил этого святого человека, – потом разбойник Гаспар-де-Бес убил его ни за что, а прадед Флоретты, вместо того чтобы поставить там часовню, обнес это место толстой стеной и устроил овчарню с дверью и окошком, а воду из ключа Господнего вместо святого пили козы, козел и собаки. Меня удивляет, что Господь терпел такое. Но, помимо этого родничка, все остальное ничего не стоит, потому что там пахотной земли и трех метров не наберется…
– Я же тебе говорил! – воскликнул Уголен.
Лу-Папе продолжил читать:
Наконец, есть еще та ферма, что она получила в наследство от брата, ужасного убийцы Пико-Буфиго, который совершил преступление и исповедовался всей деревне, кроме господина кюре. Глупость несусветная! Теперь ему надо добиться, чтобы на небесах ему отпустили этот грех. Что ж, милосердие Господне беспредельно, а возможно, он и покаялся в самый последний момент, но, честно говоря, если уж он не в аду, то интересно, тогда для кого же ад предназначен? Во всяком случае, не для меня…
Разумеется, все это получит ее сын. Его зовут Жан Кадоре. Ему лет тридцать пять, он служит налоговым инспектором, а где – не знаю. Нотариус наверняка разыщет его, налоговый инспектор не иголка. Он женат, но, к сожалению, по Божьей воле, горбун. Господин кюре говорит, что он все свои земли продаст, потому что не захочет становиться крестьянином. Как только он сюда прибудет, я тебе сообщу. Кстати, надеюсь, ты теперь чаще ходишь в церковь. Самое время, Цезарь. В наши годы мы на пороге смерти, а она подкрадывается ночью, как тать. Мне было бы так радостно, если бы ты написал мне, что в этом году, как полагается, говел на Страстной неделе. Так ты бы очистился изнутри. Флоретта преставилась вполне по-христиански, чем доставила нам удовольствие.
Передай мой дружеский привет Финетте и Клэр из Бускарль, и проч. и проч. Как только горбун появится, я тебя предупрежу.
– Ну вот, я считаю, мы не зря писали, – сказал Лу-Папе, – этот человек никогда здесь не поселится. Слушай меня внимательно! Во-первых, он налоговый инспектор, а они, налоговые инспектора, далеко не дураки. Им прекрасно известно, что намного легче зарабатывать деньги переводом их из чужого кармана в свой, чем корячась в поле. Чтобы достать до земли, приходится нагибаться, а окошки налоговой службы высоко – сгибаться в три погибели не требуется. Да и пером наживешь меньше волдырей, чем киркой. Во-вторых, он горбун: крестьянин часто становится горбуном, а вот чтобы горбун стал крестьянином, что-то не слыхал.
– Это верно. Все складывается как нельзя лучше. Тут нам повезло. Что ты станешь делать? – поинтересовался Уголен.
– Ждать.
– Ты не боишься, что он продаст все и сразу кому-нибудь из Жеменос или Роквер?
– Это вполне возможно, но, если и найдется кто-то, кто купит все имущество, он оставит себе только то, что имеет цену, и будет очень рад перепродать эту ферму, притом недорого… Если это будет крестьянин, то, увидев ферму в том состоянии, в которое ты ее привел, он зальется горючими слезами.
