Эти трое не разговаривали, зато с величайшим интересом наблюдали за необычным процессом, происходившим на кухне.
Пико-Буфиго сидел на стуле с широко раскрытыми глазами, а Анж с булочником поддерживали его под мышками. Памфилий стоял перед ним и энергично намыливал ему лицо. Орудуя кисточкой для бритья одной рукой и держа в другой, отведенной в сторону, опасную бритву, брадобрей весело говорил:
– Прежде всего, не шевелись, дурень! Итак, приступаю!
– Даже если ты его и поцарапаешь, крови не будет! – высказал свое мнение булочник.
Ибо Пико-Буфиго был мертв, он умер три дня назад, а усадили его на стул для того, чтобы привести в порядок перед погребением, и то потому, что Памфилий объявил, что не умеет брить лежащего горизонтально клиента.
Между тем Уголен и Лу-Папе, тоже в воскресных костюмах, делали вид, что прогуливаются по ложбине, ожидая, когда начнется похоронная процессия.
Время от времени Уголен наклонялся, выдергивал какое-нибудь растение и принимался рассматривать повисший на корешке комок земли… Почва была коричневого цвета с вкраплением черного перегноя, накопившегося после долгого отдыха под паром. Лу-Папе тоже взял щепотку земли, размял ее пальцами и долго нюхал. Уголен, положив себе на язык несколько крупинок, пытался распробовать ее на вкус, как делают, чтобы определить качество вина. Потом они вошли в высокие заросли кустарника и поднялись по склону до самого верха, туда, где начиналась отвесная стена белого камня.
На самом деле, делая вид, что просто гуляют, они постепенно приближались к источнику и наконец добрались до него. Возле него рос ствол старой смоковницы, ощетинившийся сухими ветками, но сплошь в зеленеющих побегах.
Указывая пальцем на склон напротив, они делали вид, что смотрят вдаль.
– Это здесь. Я хорошо помню! – сказал Лу-Папе. – Под смоковницей был своего рода небольшой колодец, в ширину размером с человека и глубиной не выше меня. Это был даже не колодец, а просто ключ, с одной стороны обнесенный небольшой земляной насыпью, а с другой – защищенный скалой. На дне имелась круглая дырочка правильной формы размером с пятифранковую монетку. Именно через нее в колодец поступала вода, но доверху не поднималась. Нужно было вычерпывать ее ведром. Камуэн-Толстяк был далеко не дурак, он заметил, что уровень воды в источнике чуть выше, чем его поле. Прорыл небольшую канаву, выложил ее кирпичом и черепицей, получился водовод, по которому вода поступала в поле, затем все засыпал землей и накрыл колодец крышкой. Так что вода самотеком добиралась куда надо.
Не переставая разговаривать, они продрались сквозь заросли колючего дрока и ладанника и спустились до торчавшего из кустарника тростника.
– Тут вода выходила из канавы на поверхность, – сказал Лу-Папе.
Перед тростником на островке мха выросло несколько кустиков утесника. Обратив взгляд вверх, как будто заинтересовавшись кружившим высоко в небе сарычем, Лу-Папе прошептал:
– Ты смотри, что творится под ногами… Вода так и брызжет… Что-то ей мешает, но она здесь, совсем близко… И не составит большого труда…
Уголен в свою очередь наступил на мох, из-под его тяжелого башмака брызнула вода.
– Подумать только, погубил такое богатство! Хорошо, что мы его поколотили. Он не только человека погубил. Еще и источник. Значит, дважды убийца.
* * *
На ферме четверо мужчин уже уложили Пико-Буфиго в гроб. Его лицо было таким чистым, что он изменился до неузнаваемости, это являлось неоспоримым доказательством того, что последний его туалет был в действительности первым в его жизни. В тот момент, когда столяр собирался накрыть длинную домовину крышкой, кузнец удержал его:
– Погодите! Однажды мы с ним встретились на охоте и вместе перекусили. Это было задолго до того, как он свихнулся. Он тогда показал мне свой «намерлес» и сказал: «Это мой единственный друг, и я хочу, чтобы его похоронили вместе со мной!»
– Было бы глупо, чтобы пропало напрасно такое замечательное ружье, – возразил булочник.
– К тому же, – сострил Памфилий, – на что оно ему там? Ведь не удержится и подстрелит на лету ангелочка, а это вряд ли улучшит его положение.
– Ну-ну, попрошу без шуток, не время, надо положить «намерлес», потому как такова была последняя воля покойника, а, как известно, это святое! – настаивал на своем кузнец.
Он взял великолепное ружье и положил его под правую руку мертвеца, дулом к плечу; выглядело так, будто Пико-Буфиго вот-вот отправится на тот свет сторожить врата рая.
Как раз в то время, когда Памфилий привинчивал крышку к гробу, прибыл господин кюре в окружении детей из хора.
Шестеро мужчин взвалили гроб на плечи; собравшиеся заняли свои места, и шествие из трех десятков крестьян тронулось в путь под печальным октябрьским солнцем вдоль цветущих кустов дрока. Для Пико-Буфиго это был последний путь. Когда гроб перенесли через перевал и показалась деревня, с колокола на церкви Бастид-Бланш слетел похоронный звон…
– Ты проверил, не заряжено ли ружье? – неожиданно спросил у булочника Филоксен.
– Нет, не подумал об этом. С «намерлесом» это так просто не определишь!
– Без всякого сомнения, заряжено! – откликнулся Эльясен. – Притом крупной дробью! Возвращаясь домой, он всегда заряжал его крупной дробью на случай появления дикого кабана, который иногда приходил к дому ночью!
– Это может быть опасным, – проговорил Лу-Папе.
– К тому же он подпилил курок, чтобы сделать его чувствительнее… Он говорил: достаточно порыва ветра, чтобы ружье выстрелило! – подтвердил кузнец.
Новость тут же облетела всех присутствующих.
Филоксен, который шел сразу за кюре, обернулся:
– А может быть, ружье на предохранителе?
– Вряд ли! – отрезал кузнец.
По рядам пробежало волнение при мысли, что за еловой гробовой доской, как раз на уровне лиц идущих за гробом людей, находится наведенное на них дуло «намерлеса»… Похоронный кортеж тут же разделился надвое, и далее его участники следовали по обеим сторонам дороги, оставив посередине довольно широкое пространство: если бы и началась стрельба, то опасаться можно было лишь за голову господина кюре, святого отца, которому в худшем случае был уготован рай…
На кладбище Лу-Папе держался с большим достоинством, но ему пришлось несколько раз ущипнуть за руку Уголена, который безотчетно улыбался и что-то напевал себе под нос.
После похорон все собрались по привычке в клубе, где пропустили по стаканчику за упокой души почившего Пико-Буфиго. Уголен и Лу-Папе завели беседу со старым Англадом.
– Значит, наследник ты? – спросил Лу-Папе.
– Да нет, – ответил Англад. – Мы, правда, состояли в родстве, но слишком уж далеком. То есть мать его отца была троюродной сестрой моего деда. Фамилия у нее была Англад.
– Но на что-то ты же имеешь право?
