— Лон, все будет хорошо. Доверься мне.
Ей бы его уверенность! Повинуясь любви, следовала по указанному курсу. Могла ли сопротивляться? Нет. Да и смысл? Она получила то, о чем молилась годами. Только откуда теперь взялся страх и нерешимость?
После перелета, уже сидя в такси с интересом смотрела в окно. В Литве было прохладнее, чем дома. На календаре последние числа октября, а на улице плюс пять. Моросил дождик, навевая уныние.
Они приехали в центр города на улицу со смешным названием Вокечю. Машина остановилась возле местной ратуши. Как потом оказалось, окна квартиры, куда ее привез Разумовский, выходили на нее с правой стороны.
Вадик пропустил ее вперед и закрыл дверь.
— Проходи. Полы здесь теплые, так что можно ходить босиком. — Он какое-то время молча следил за ней, а потом предложил: — Давай разбор вещей на завтра отложим.
Илона, пребывая в прострации, кивнула, соглашаясь.
— Хорошо.
Жилью очень не хватало уюта. Как гостиничный номер — чисто, но пусто. Да и вообще внутреннее ощущение поездки в отпуск. Она потом проживет вот так не один месяц, с чувством временности происходящего.
А в тот день скованность и тоскливость Разумовский смог быстро отодвинуть на второй план. Он отвел ее в ресторан бельгийской кухни неподалеку, где смог переключить на более приятные темы.
— Любишь морепродукты?
— Очень. — Слабо улыбнулась.
— Отлично. Идем.
Первым делом Вадим завел ее в магазин и купил… зонт! А потом объяснил, что лучше его всегда носить с собой.
— Здесь погода меняется в считанные минуты. В ноябре вообще практически каждый день дожди. Когда будешь выбирать одежду — старайся брать с капюшонами.
Он провел ее в узкую обшарпанную улочку, где открыл дверь под вывеской «Rene». Это, как оказалось, и был ресторан.
— Лабас вакрас. — Поздоровался с официантом, после того как они уселись за столик. — Прашамэ луктэлетэ акиликстм. — Посмотрел на нее и улыбнулся: — Ничего, если я сделаю заказ? — предложил помощь, видя ее ошалевший взгляд, блуждающий по меню.
— Была бы премного благодарна.
После того, как они остались одни, Вадим накрыл ладонью ее руку.
— Лон, я рядом. Помни об этом всегда. Ничего не бойся.
— А как сказать: «Я не говорю по-литовски»?
— Аш нэкалбу лютувишкэй. Не напрягайся по этому поводу. Здесь очень многие знают и говорят по-русски. И не только люди старшего поколения. Молодежь зачастую выбирает второй язык для изучения именно русский.
После супа с морепродуктами и котелка мидий на двоих, мир стал лучше и прекраснее. Но тут же померк, стоило услышать вопрос:
— Сладкое хочешь? Тут хорошие десерты. — Спросил, блуждая по ней взглядом. Илона поморщилась. Интересно, как часто он здесь бывал и кого водил сюда до нее. И тут же осадила сама себя — если ковыряться в прошлом, то незачем было соглашаться на переезд.
Проблема заключалась в том, что она слишком много знала. И о том, что женщин часто менял, чтоб не привыкать, и о пренебрежительном отношении к ним, и даже о милом случае из юношеских похождений, когда они вдвоем с Марком оприходовали по пьяни одну барышню на двоих. Да-да. Полный писец.
Все это Илона выудила из подслушиваемых изредка разговоров, и если раньше проглатывала обиды в силу недосягаемости своей мечты, то теперь ей придется мириться с таким вот неприглядным прошлым своего избранника. Сладкого Разумовский не любил, так откуда знал, что в данном ресторане оно стоит похвалы?
— Ты чего зависла? — прервал ее измышления, сделав глоток пива.
— Задумалась просто. Нет, не хочу, спасибо.
Ревновать к прошлому глупо или нет? Пока были дома, такие мысли почему-то не донимали, а тут вдруг нахлынуло. Хотя с другой стороны — вполне себе логично. Будучи на родине, он пер как снежная лавина, не давая опомниться. Методично вколачивал в нее мысль о том, что дальнейший путь у нее один — Вильнюс. И выбора нет. А если попробует еще раз дернуться в сторону — пожалеет. Какой смысл скрывался в этом слове, если честно, не совсем понимала, но узнавать не хотелось.
С Вадимом Ила чувствовала себя словно на качелях: от хорошо до страшно — один взмах. Память на миг вернула ее в дом, где жили неделю.
— Глупая, ну куда ты рвешься? — прошептал как-то после секса. — Посмотри, как вкусно у нас получается все. — Поцеловал и добавил: — Попробуешь еще сбежать — пеняй потом на себя. Лимит терпимости уже профукала. Учти.
А она и не хотела больше вырываться. После того, как он ее нашел и забрал из полицейского участка чувство бунта утратило остроту, притупилось. Полтора месяца варилась в собственных противоречиях ожидании и страхе. Времени на подумать оказалось более чем достаточно.
После ресторана они зашли в супермаркет, купили продукты на завтрак, а когда вернулись в квартиру, Разумовский тут же зажал ее в углу. Оторвался на пару секунд, отбрасывая в сторону куртку.
— Лон, ты мне подсыпала, может чего? — спросил с усмешкой, резкими движениями расстегивая ремень. — Посмотри, что делаешь. — Кивнул вниз на свой указатель мужской заинтересованности.
— А… мне… я в душ… — проговорила растерянно, чувствуя себя неловко, так как после дороги, и прокладка ежедневная там, а из-за этого почему-то стыдно стало. И вообще. Чистоту она любила не только в доме.
— Не надо, Малая. — Мягко возразил, стягивая с нее одежду. — Я тащусь от твоего запаха. — После чего опустился на колено, уложил ее левую ногу себе на плечо и показал… как именно тащится. Чем контузил ее самообладание окончательно и бесповоротно. Просила у Вселенной, чтоб хотел ее бешено до одури? Получите-распишитесь! И нечего теперь краснеть и стесняться. Страсть — это такая мадам, которая не признает неспешности, а как раз наоборот!
Первый месяц их совместной жизни в Литве прошел практически идеально. Словно молодожены — не вылезали из постели. Готовили друг другу кофе-завтрак по утрам; в редкие солнечные дни гуляли по паркам, держась за руки; смотрели фильмы, потягивая вино или что-нибудь покрепче; ездили за покупками. Илона даже задумалась о том, чтобы отказаться от противозачаточных таблеток.
Вадим нахмурился, узнав, что у нее начались месячные. И волновало его явно не то, что придется воздержаться с интимом на несколько дней. Он, кстати, как человек совершенно не брезгливый, оставил ее в покое аж на одни сутки, когда видел, что Лона действительно плохо себя чувствует. А уже на следующий день, ласково, но непреклонно затолкал в душевую кабину со словами:
— Если будет больно — скажешь. Не ной, пожалуйста. Кого стесняешься? Меня? Значит, не смотри туда.
У Разумовского вообще отношение ко всему было предельно простым. Эдакое черно-белое кино, без полутонов и подтекстов. Никакой тебе таинственности или загадочности.
