Помимо гостей мужа, она иногда посещала и довольно известные тогда парижские салоны, где царили прециозницы, и одновременно завела знакомства в среде близких ко двору набожных дам. Именно тогда Франсуаза начала заниматься благотворительностью, разумеется, в пределах своих весьма ограниченных средств. Мадам Скаррон быстро завоевала уважение окружающих, познакомилась и общалась на дружеской ноге со многими парижскими знаменитостями, в частности с такой во всех отношениях незаурядной дамой, как Нинон Ланкло, ставшей одной из знаковых фигур того времени.
Первая куртизанка Парижа
Хозяйка престижного салона на улице Турнель, Нинон (уменьшительное от «Анна») Ланкло (1620–1705), с младых ногтей отличалась недетской разумностью и неукротимым стремлением к независимости. Она рано поняла бесправное положение женщины в обществе, ее пугала мысль прожить жизнь по образу своей матери, женщины чрезвычайно набожной. Нинон впоследствии уверяла своих друзей, что нередко заканчивает молитвы словами: «Боже, если тебе угодно, сделай из меня честного мужчину, но только не делай из меня честной женщины!» Поэтому еще в семнадцатилетнем возрасте она ушла из дому жить к знаменитой куртизанке Марион Делорм и всегда считала себя ее ученицей.
Недурное состояние, оставленное ей весьма своевременно покинувшими земную юдоль родителями, позволяло незамужней Ланкло вести совершенно независимый образ жизни. Красоту Нинон нельзя было назвать идеальной: темноволосая, смуглая, костлявая и длинноносая, она, правда, обладала хорошей фигурой и стройными ногами, тем не менее мужчины находили ее неотразимой. Куртизанка к тому же была занимательной собеседницей, играла на нескольких инструментах, разумела по-итальянски и по-испански.
Число ее любовников не поддавалось счету, как правило, очередной роман продолжался не более трех месяцев, ибо, по мнению этой умницы, именно столько длятся «лучшие месяцы любви». Кто-то дал ей прозвище «Богоматерь любви». При этом Нинон неизменно сохраняла прекрасные отношения с отправленным в отставку любовником, превращавшимся в ее друга. Всех поклонников она делила на четыре категории, одних любила «за красоту», других – «за деньги», третьих – «как учтивых кавалеров», четвертых – «по политике». Известно, что причиной финансовых затруднений Мадам де Севинье, придворной дамы и известной мастерицы эпистолярного жанра, стал роман ее мужа с Нинон; двадцать лет спустя в сети этой ненасытной обольстительницы попался и сын маркизы. Отсюда неудивительно, что и сама автор образцовых писем, с удовольствием посещавшая салон Нинон, в шутку называла ее «моя невестка». Надо сказать, что оба поколения маркизов де Севинье оказались в чрезвычайно престижной компании: в число наиболее известных обладателей благосклонности этой дамы входили выдающийся французский полководец «Великий» Конде, мудрец Ларошфуко, маршал д’Эстре, астроном Кристиан Гюйгенс. Известно, что даже в возрасте 77 лет Нинон все еще окружали поклонники, причем среди них были и священнослужители.
В ее салоне на улице де Турнель ежедневно с пяти до девяти собирались приглашенные ею гости. Там перебывали не только все самые умные и знаменитые мужчины Франции того времени, но и женщины. Хозяйка терпеть не могла вульгарных или нудных людей, беседы на собраниях в ее доме отличались утонченностью и глубиной мысли. Сама Нинон обладала изысканным вкусом и ярко выраженными литературными наклонностями. У нее было бойкое перо, ее письма отличались живостью мысли и изяществом стиля. Известно, что Мольер советовался с ней по поводу своих творений, в частности учел ее советы при написании «Тартюфа».
За полгода до смерти Нинон представили одиннадцатилетнего мальчика, настолько поразившего ее своими разумными и остроумными суждениями, что она отказала ему в своем завещании 2000 ливров (примерно 7800 евро наших дней) на покупку книг. К сожалению, впоследствии ставший взрослым Мари-Аруэ Вольтер не совсем благосклонно отзывался о своей благодетельнице. Считалось, что изрядную часть своего состояния отец Нинон заработал благодаря виртуозной игре на арфе. Для язвительного языка Вольтера не было ничего святого, и он как-то пошутил:
– Похоже, Нинон извлекла из своего инструмента большую пользу, нежели ее отец – из своего.
Надо полагать, правы были многие современники, отмечавшие, что чувство благодарности отнюдь не принадлежало к числу добродетелей Вольтера.
Лишь один раз Нинон изменила своему правилу не затягивать очередное любовное приключение более трех месяцев. Счастливчиком оказался Луи де Морнэ, маркиз де Вилларсо, придворный, близкий к Людовику ХIV и первостатейный распутник. Он даже как-то угодил в Бастилию за соблазнение девственницы. Отношения с ним, начавшиеся в 1652 году, захватили Нинон на немыслимый период длиной в три года, причем она даже уезжала из Парижа в Нормандию в поместья Вилларсо, где родила сына Луи
[62].
Когда Нинон де Ланкло сблизилась с Франсуазой Скаррон, куртизанка, оценив ее внешние качества и несомненный ум, пришла к выводу, что та слишком «робка и неуклюжа для любви». По словам Нинон, «она была добродетельна по слабости духа. Я хотела излечить ее от этого, но она была слишком богобоязненна».
Прекрасная и добродетельная вдова
Мадам Скаррон устояла перед всеми соблазнами, заработав себе репутацию добродетельной, умной и приятной женщины. Окружавшие ее люди давно забыли о том, что согласие на брак с поэтом-калекой девушку вынудила дать нищета. Теперь все были уверены, что это был выбор, продиктованный незаурядным умом женщины. Когда Мария Манчини летом 1659 года отправлялась в изгнание в Бруаж, она попросила Мадам Скаррон сопровождать ее, но та благоразумно отказалась. К счастью или несчастью, ей не было суждено слишком долго оставаться украшением салона своего супруга. Скаррон пускался во все тяжкие, чтобы поправить свое плачевное финансовое положение. Он пытался издавать газету, заработать на издании своей порнографической книги «Школа девиц» (существует сильное подозрение, что его неупомянутым соавтором была Нинон Ланкло), увлекся алхимией, уповая на обретение философского камня и получение чудодейственных лекарств. Его здоровье становилось все хуже и хуже, и в 1660 году он скончался, оставив жене имущество стоимостью 10 000 ливров и долгов на 22 000 ливров. Надо сказать, что свою лепту в его разорение внес брат Франсуазы, Шарль, который перебрался в Париж в 1655 году и был принят в пехотный полк Мазарини. Он пошел весь в отца: обаятельный, неглупый, но безалаберный человек, которому, однако, сестра ни в чем не могла отказать. Шарль попросил у Скаррона взаймы 4000 ливров на обзаведение, и тот согласился предоставить эту сумму, дабы доставить удовольствие жене. Мебель продали с аукциона, а 25-летняя вдова облачилась в траурные одежды и со своей верной служанкой Нанон поселилась в монастыре. Это совершенно не означало, что она удалилась от мирской жизни, – так было принято поступать одиноким женщинам, оставшимся без защиты. Вдова Скаррон была именно такой – беззащитной и совершенно нищей.
