8 февраля
Судьбой было предрешено, чтобы Мюрат пал. Я мог взять его на Ватерлоо, но французское войско было столь патриотично, столь честно, что сомнительно, чтобы оно перебороло то отвращение и тот ужас, которые испытывало к предателям. Не думаю, что я имел столько власти, чтобы поддержать его
[418], и все же он мог принести нам победу. Нам очень не хватало его в некоторые моменты того дня. Прорвать три или четыре английских каре, – Мюрат был создан для этого; не было более решительного, бесстрашного и блестящего кавалерийского начальника.
17 февраля
Если бы я не был настолько глуп, чтобы дать побить себя при Ватерлоо, дело было б сделано; даже теперь я не могу понять, как это произошло – но все же, оставим разговоры об этом!
3 марта
Я изрядно испугал их возможным вторжением в Англию, не так ли? О чем говорили тогда в обществе? Вы, возможно, шутили об этом в Париже, но Питт в Лондоне вовсе не смеялся. Никогда английская олигархия не была в большей опасности!
Я сделал высадку возможной; я имел лучшую армию, которая когда-либо существовала. Аустерлиц – разве нужно говорить еще?! За четыре дня я дошел бы до Лондона; я шел бы не как завоеватель, но как освободитель; я действовал бы как новый Вильгельм III
[419], но с большим великодушием. Дисциплина в моей армии была бы совершенной; солдаты вели бы себя в Лондоне точно так же, как и в Париже. Оттуда я двинулся бы с юга на север, под знаменем Республики. Возрождение Европы, которое я собирался произвести позже с севера на юг, шло бы под монархическими формами. Неудачи, которые я претерпел, проистекали не от людей, но от воли случая: на юге было море, погубившее мой флот; на севере был пожар Москвы и лед зимы. Все эти стихии – вода, воздух, огонь, – природа и только природа; она была противником всеобщего обновления, которое противно сути самой Природы! Увы, проблемы Природы неразрешимы!
7 марта
Графу Лас-Казу
[420], камергеру лонгвудского дворца
Граф, вот уже шесть недель, как я изучаю английский, и не вижу прогресса. Шесть недель – это сорок два дня. Если б я изучал ежедневно по 50 слов, то знал бы уже две тысячи двести слов. Для словаря, в котором больше сорока тысяч слов, понадобится сто двадцать недель, а это более двух лет. После этого Вы должны согласиться, что изучение одного языка есть большой труд, который следует начинать в молодые годы. Longwood, this morning the seven march thursday one thousand eight hundred sixteen after nativity the Lors Jesus Christ.
11 марта
Император России умен, приятен, образован и легко очаровывает; но каждый должен входить к нему с охраной, ведь по сути он – грек последней Империи.
Греция ждет освободителя. Какой будет роскошный венок славы! Он может навечно вписать свое имя рядом с Гомером, Платоном, Эпаминондом! Я сам был, вероятно, близок к этому. Когда во время итальянской кампании я достиг берегов Адриатики, то написал Директории, что могу заглянуть за империю Александра.
Французы сплошь критичны и горячи: они как крылья мельницы во власти ветров; но эти ошибки делают их свободными от любой корысти, и это их лучшее оправдание.
31 марта
С капитуляцией Сен-Жан д’Акра я мог достичь Константинополя и Индии; я изменил бы лицо мира!
1 апреля
Я могу насчитать тридцать один заговор только по официальным документам, не говоря о тех, которые остались неизвестны; одни строили козни, я же тщательно защищался. Риск в моей жизни был велик, особенно между Маренго и покушением Георга
[421] и в деле герцога Энгиенского.
11 апреля
Лицо Талейрана столь непроницаемо, что совершенно невозможно понять его. Ланн и Мюрат имели обыкновение шутить, что если он разговаривает с Вами, а в это время кто-нибудь сзади дает ему пинка, то по его лицу Вы не догадаетесь об этом.
Фуше нужны интриги постоянно, как пища. Он интриговал всегда, в любом месте, любыми способами, с любыми людьми. Он повсюду имел соглядатаев.
(на вопрос О’Мира
[422]: Кто лучший из французских генералов?)
Трудно сказать, но мне кажется, что Сюше; прежде это был Массена, но его можно считать мертвецом. Сюше, Клозель
[423] и Жерар
[424] – лучшие французские генералы, по моему мнению. Я поднял своих генералов из низов.
18 апреля
В моих бедах я искал убежища, но нашел презрение, жестокость и оскорбление. Вскоре после того, как я ступил на борт судна (адмирала Кокберна), поскольку я не желал в течении двух или трех часов заливать себя вином и опьянеть, то встал из-за стола и вышел на палубу, он высокомерно заявил: «Я уверен, что генерал никогда не читал лорда Честерфилда». Смысл был в том, что я совершенный невежда и не знаю, как вести себя за столом.
19 апреля
У меня нет причин жаловаться на английских солдат или моряков; напротив, они смотрят на меня с большим уважением и, кажется, даже сочувствуют мне. Мур
[425] был храбрым солдатом, превосходным офицером и талантливым человеком.
