Даже не слишком практичная Муся поинтересовалась, кто будет в дальнейшем оплачивать аренду зала и работу концертмейстера. А дед просто махнул рукой – мол, он и раньше не полагался ни на разум старшей дочери, ни на ее деловые качества. Но прошло несколько месяцев, и похудевшая, помолодевшая мама, с глазами, горящими негасимым огнем веры и надежды, торжественно сообщила им с бабушкой (с дедом на эту тему она больше не разговаривала), что помещение найдено! Она догадалась поговорить с директором одной из подшефных школ и получила актовый зал с хорошим роялем! Два раза в неделю и практически бесплатно, нужно только помочь с текущим ремонтом.
– Ты будешь заниматься ремонтом?! – ахнула Муся. – Как именно – красить стены, мыть лестницы?
Оказалось, мама давно нашла помощника, того самого прекрасного преподавателя. Правда, он пожилой человек и преподает физику, а не хоровое пение или (о чем можно только мечтать!) уроки труда, зато работает в той самой школе и берется привести детей и родителей на субботник.
– Тёма, может быть, твои товарищи тоже захотят помочь? Не слишком большая работа, не больше недели, материалы доставят за счет школы.
Честно говоря, Артем так поразился маминой бурной деятельности, что согласился и даже заманил еще трех ребят во главе с Сашкой Цейтлиным, с условием, что бабушка будет кормить всех добровольцев. Пункт немаловажный, поскольку с продуктами становилось все хуже.
В первый же день он познакомился с маминым помощником, учителем физики Петром Афанасьевичем Богоявленским. Бывают у людей и такие фамилии.
Учитель этот, надо сказать, не выглядел слишком пожилым, лет на пять старше самой мамы, зато манерами и аккуратной бородкой сильно напоминал актера из Мусиного любимого фильма «Дама с собачкой». Эх, жаль, дед не видел полной картины! Мало того что Петр Афанасьевич называл на «вы» всех сопливых школьников, включая первоклашек, что он постоянно ронял очки и кепку, два раза влепил молотком строго по собственному пальцу и с завидной периодичностью окунал рукав пиджака в ведро с белилами, апофеоз наступил в конце рабочего дня, когда господин Богоявленский благодарно поклонился Артему и его друзьям, словно был не в заляпанном краской школьном дворе, а на балу в дворянском собрании, потом снял перемазанную белилами кепку и поцеловал маме руку. Ребята дружно заржали, но мама была абсолютно довольна и счастлива.
Да, чувствовало Тёмино сердце, что добром такие поклоны не кончатся! Неприступная прежде мама, смеявшаяся над регулярно поставляемыми Мусей и Асей ухажерами, вдруг стала веселой, как девчонка, каждый день устраивала им с бабушкой сюрпризы, покупала дорогие конфеты и наконец раздобыла по страшному блату фирменную джинсовую юбку. Понятно, что без такой юбки ее сопливые гении просто не смогут петь в хоре! Пришлось послать на разведку вездесущую Асю, и через два дня осторожных расспросов и намеков выяснилось следующее.
Петр Афанасьевич не просто Богоявленский, но потомок великого декабриста или народовольца (Ася их вечно путала), поэтому его родителей репрессировали даже дважды – сначала в тридцать четвертом, сразу после убийства Кирова, а потом в сорок седьмом, по возвращении в Ленинград из первой ссылки. В промежутке между этими событиями, осенью сорок пятого года они успели родить сына, но после второго ареста уже никогда домой не вернулись, а Петю вырастила старорежимная тетушка отца, давно почившая и похороненная на Смоленском кладбище. Петр Афанасьевич замечательный благородный человек и очень уважаемый учитель, но уже много лет вынужден жить в бывшей тетушкиной комнате в огромной коммуналке на Конюшенной площади, потому что после развода оставил жене совместно нажитую квартиру, причем, в отличие от Коломейцева, продолжает всю жизнь заботиться о сыне, хотя бывшая жена повторно вышла замуж и прекрасно устроена.
– То есть гол как сокол, – отчаянно всплескивала руками Муся. – Ничего другого я от своей дочери не ожидала, что в двадцать лет, что в сорок! Парит в мечтах и на землю не опускается. И ведь было столько прекрасных партий!
Артем теоретически понимал, что если пятнадцать лет назад его мама ушла от мужа, это не означает, что она ушла в монастырь. И Муся постоянно приговаривала, что пора Наташеньке устроить свою судьбу, но, стыдно признаться, больше всего они оба не хотели делить маму ни с какими чужими дядьками, и будь Петр Афанасьевич не учителем, а ангелом с белыми крыльями и при этом директором банка, они бы так же огорчались и находили в нем недостатки. Правда, директор банка не жил бы в коммуналке, но, с другой стороны, нет уверенности, что он стал бы целовать женщине руку.
Не успела Муся как следует, со страстью и упоением поволноваться из-за Наташиных непрактичных увлечений и многочасовых репетиций созданного из голой мечты хора, как навалились гораздо более серьезные огорчения.
Началось с того, что тяжело заболела старенькая бабушка Бетти. Вернее, не заболела, а резко ослабла и почти все время лежала, а когда тетя Ася или Дина пытались вызвать врача, только махала рукой и отворачивалась к стенке. Артем впервые осознал, что Муся и Ася до сих пор ощущают себя рядом с Бетти трогательными послушными девочками, мамиными любимицами. И вот теперь им предстояло осиротеть и навсегда превратиться из дочек в бабушек. Сестры по очереди умоляли мамочку выпить теплого бульону или хотя бы чаю, тащили с базара дорогие ягоды и какой-то особый творог, но даже маленький Леня понимал, что все бесполезно. Наконец, примерно через месяц от начала болезни, бабушка Бетти встала, оделась с помощью Дины в синее выходное платье, накинула на плечи шаль, подаренную дедушкой Шнайдером в тридцать втором году, и попросила пригласить всех родных и раввина. Ни больше ни меньше! Потому что она должна срочно пройти гиюр
[4] и уйти из этой жизни еврейкой.
Больше всего Артема потрясло, что ни Муся, ни Ася не удивились! Оказывается, сестры всю жизнь прекрасно знали, что их мама немка и что они с дедушкой Шнайдером даже не были никогда расписаны! Нет, вы могли такое представить?! Но этим дело не ограничилось. На срочно собранном семейном совете Дина рассказала, что полгода назад бабушка Бетти ей лично поручила разыскать в Германии свою родную сестру Мицци или хотя бы детей сестры, двух мальчиков, родившихся сразу после Первой мировой войны. Фотографий Бетти по понятным причинам не могла сохранить, но она и без всяких фотографий помнила свою дорогую Мицци и двух чудесных беленьких мальчиков с огромными, как у мамы Марии, серыми глазами. Благодаря перестройке такие поиски оказались возможными, и спустя несколько месяцев на имя бабушки пришло официальное письмо на немецком языке.
– И ты никому ничего не рассказала?! – не выдержал Артем. – Оказывается, у нас есть родственники в Германии?
– Леня, пойди проверь уроки на завтра, – вдруг строго заявила Дина, – нечего торчать среди взрослых! И ты, Тёмочка, пошел бы с ним, старший брат должен помогать.
Леня был намного моложе Артема, но все-таки не такой младенец, чтобы при всех выставлять из комнаты, не говоря об Артеме, нашли дураков! Он хотел возмутиться, но тут же все забыл, потому что, со слов Дины, бабушка Бетти слегла сразу по прочтении письма. И при этом категорически не хотела ничего рассказывать, так что Дине пришлось согрешить и ночью прочесть пресловутое письмо со словарем. В письме, в сдержанном официальном тоне говорилось, что прямых родственников Беаты Шнайдер не осталось, поскольку младшая сестра Лора Шнайдер умерла в восемнадцатом году от туберкулеза, а мать Мария Шнайдер и старшая сестра Мицци Шнайдер-Этингер погибли в сорок четвертом году при бомбежке города Хальберштадт. Муж Мицци, Генрих Этингер, а также сыновья, Карл Этингер и Фридрих Этингер, бывшие офицеры СС, служившие в Треблинке, осуждены пожизненно. Генрих скончался в 1969 году, Карл в 1985-м, а Фридрих до сих пор находится в заключении.
