Как весело они тогда жили! Все обожали танцевать – и мама, и Ася, и Наташа, на этажерке, потеснив фарфоровых кукол, поселилась купленная в складчину радиола с целой стопкой пластинок. Чуть не каждый день в гости приходили мамины или Асины подружки, поэтому обеденную скатерть со стола вовсе не снимали, и если не находилось серьезной еды типа котлет или голубцов, то просто подавали отварную картошку с домашней квашеной капустой. Пальчики оближешь! Дину, смешную толстушку в золотых кудрях, все обожали и тискали, а Наташе доставались очаровательные подарки – ленточки, кружевные воротнички, фотографии актеров.
Сколько лет они так прожили – семь, восемь? В школу Дина пошла еще из квартиры на Петроградской, но к Наташиному выпускному Маркусик все-таки сумел пробить на работе в строительном управлении, куда он ради квартиры и перешел, очередь на кооператив. Правда, в отдаленном районе, но все-таки ему досталась совершенно новая отдельная двухкомнатная квартира! На этот раз в бывшую детскую переехала бабушка, впервые за последние сорок лет у нее появилась своя комната. И необходимость в бане отпала, слава богу, лучше не вспоминать, как Наташа ненавидела раздеваться среди чужих людей!
Все-таки память – странная штука. Столько событий произошло в стране за те десять лет – развенчали Сталина, реабилитировали несправедливо осужденных, построили новые станции метро, полетели в космос – а помнится лето на даче, домашний Новый год с Диной-Снегурочкой и мандаринами в серебристой фольге, какие-то шарады, посиделки, пирожки с капустой. Настоящего зеркала в доме так и не завели, но однажды в театре, в огромной зеркальной стене Наташа рассмотрела наконец взрослую высокую девушку с толстой косой. Бабушкина блузка с бантом смотрелась ужасно, еще хуже – белесые чулки и совершенно к ним не подходившие бордовые туфли с бантиками. Все безусловно чистое и хорошо проглаженное – по бабушкиным меркам девятьсот пятого года, а если и заштопано, не беда, девочка должна отличаться чистотой и опрятностью. Не зря мальчишки в классе никогда не смотрели в ее сторону!
А мама? Наташа раньше не задумывалась, сколько маме лет и как она выглядит. Понятно, что лет много и что выглядит обыкновенно, как все женщины. И одевается, как все женщины, – прямая юбка чуть ниже колена, серая или в клетку, и к ней свитерок. Боже мой, ей ведь тогда и сорока не исполнилось! И фигура всю жизнь была прекрасной – тоненькая, стройная. Ноги такие красивые. Наташа только к собственной зрелости поняла, когда покупала им обеим туфли – у мамы ноги оказались изящнее, чем у нее самой.
Свитера бабушка вязала стремительно и очень аккуратно, петелька в петельку. Многие думали, что машинная вязка. Однотонные больше подходили к юбке в клетку, а к серой – с тоненьким узором по горловине и манжетам. И бабушка примерно так же одевалась, и Ася. И все дружно не любили черные юбки – любая пылинка заметна. Было еще какое-то платье, тоже в клетку, с крупными декоративными пуговицами и хлястиком, как у пальто. Платье мама надевала в филармонию, на плечи накидывала тоненькую пуховую шаль. Не хуже, чем у людей.
Мама работала бухгалтером в стройуправлении. Когда-то она прекрасно училась, но из-за войны не поступила сразу в институт, а из-за рождения Наташи перешла с четвертого курса в строительный техникум. Понятно, что с дипломом техникума, пусть и отличным, далеко не продвинешься. По вечерам мама еще подрабатывала, печатала на машинке рукописи и диссертации.
А как жил папа? В каком доме? Почему так редко приезжал? Несколько лет подряд Наташа мечтала, что папа придет встречать ее из школы. Придет и возьмет за руку, и все увидят, какой он красивый и как любит свою дочку. Но он ни разу не пришел, конечно.
Ася уже давно и под страшным секретом разболтала, что папа живет с другой женой, которая когда-то его коварно соблазнила, и что у них есть общая дочка. И больше ни слова, сколько Наташа ни упрашивала. Она попыталась расспросить бабушку, но только получила нагоняй за беспорядок в комнате и несделанную алгебру. А вторая бабушка, папина мама Марфа Степановна, к тому времени умерла. Да, как-то неожиданно и быстро умерла от болезни сердца, почему они никогда не поговорили раньше? И ведь она любила Наташу и завещала ей на память золотое колечко с красным камушком. Как все грустно и неправильно получилось! Дед Андрей Иванович после смерти Марфы совсем замкнулся, в гости к ним больше не ездил, и хотя Наташа с мамой иногда навещали его в Колпино, но ехать получалось далеко, а радости никому и никакой.
Нет, вы только представьте, папина вторая дочка, которой уже исполнилось двенадцать лет, вовсе не знала ни о папином прежнем браке, ни о Наташе! Видите ли, ее родители решили, что не нужно раньше времени травмировать ребенка! Значит, одну дочь можно бросить в раннем возрасте, не навещать неделями, не приглашать в цирк и театр, не помогать с уроками, а вторую, наследную принцессу, беречь и не травмировать даже намеком на существование Наташи! Наверняка это придумала папина жена. Как злая мачеха из сказки.
– Ты зря так обижаешься! Как раз Елена Сергеевна давно хотела с тобой познакомиться и пригласить в гости и на спектакль, – папа даже руками развел для убедительности, – она ведь прекрасная известная актриса! Но Гуля – очень сложный ребенок, ревнивая, замкнутая. Мы даже с психологом советовались, и все дружно решили подождать хотя бы до четырнадцати лет. Теперь я думаю, что мы ошиблись, сестры должны общаться и дружить!
Вот тогда и состоялся первый совместный поход на концерт. И Гуля-Аглая оказалась на самом деле странной девочкой. Некрасивой толстенькой девочкой с белесыми бровями и ресницами, совершенно без музыкального слуха, но ужасно умной и начитанной. В свои двенадцать лет она намного обгоняла Наташу – будь то география, история или английский. И прочла всего Толстого и Чехова, и обожала Дюма, и еще дополнительно учила немецкий язык и даже, кажется, французский. Правда, это выяснилось позднее.
А тогда, на концерте, она тупо хлопала глазами, зевала и после антракта категорически потребовала ехать домой. Папа немного растерялся, потому что они как раз пришли в буфет и стояли в очереди (и Наташа уже губы раскатала на пирожное с кремовой розочкой). В результате пирожное Гуля милостиво согласилась съесть, но потом они с папой сразу уехали, а Наташа спокойно послушала Вивальди без этой мелкой вредины.
Но все-таки отношения завязались, и вскоре ее пригласили в театр, где папина жена исполняла одну из главных ролей. Театры Наташа не очень любила, вернее, совсем не любила, особенно детские постановки, где мальчиков изображали толстопопые тетеньки в дурацких штанах до колен и обязательно на лямках. А на взрослые спектакли ее брали нечасто, почему-то исключительно на длинные пьесы из жизни купцов, будто в наши дни кому-то интересны растраты, бесприданницы или раздел наследства! Актеры разговаривали громкими неестественными голосами, так же громко смеялись или рыдали и каждому встречному стремились рассказать о своих душевных переживаниях. Не сравнить с кино! Еще два года назад они с бабушкой посмотрели грустный фильм «Дама с собачкой», очень хороший фильм, хотя и совсем несовременный, по рассказу Чехова. А из-за фильмов о современной жизни они с мамой даже поссорились, потому что Наташе больше всего нравилась «Дикая собака Динго», а маме – «Девять дней одного года». В кино показывали настоящие улицы и дома, цветущие деревья или серый безнадежный дождь, что уже создавало настроение, и при этом настоящие живые люди не болтали безостановочно, а работали, влюблялись, опаздывали на свидание, бежали, взявшись за руки, – часто совсем без слов и ненужных объяснений. Наташа никогда не понимала, как можно разговаривать с посторонними людьми о своих чувствах и переживаниях, и даже маме не рассказывала, что ей нравится Сережа Дуров из девятого «Б» класса. Для чего как в общественной раздевалке обнажать собственную душу? Только бани ей не хватает!
