С тех пор как Наташа себя помнит, они жили вчетвером – мама и она сама в маленькой комнате, бывшей детской, а бабушка и Ася – в большой, которая служила по совместительству столовой и гостиной. У них все было по совместительству, например, кухня совмещалась с ванной комнатой, а длинный, от входной двери до детской, узкий коридорчик – со спортзалом, потому что Наташа ездила по нему на велосипеде. На улицу велосипед не разрешали выносить, чтобы она не упала и не разбила коленки, и самое страшное – не попала под машину! Хотя машины в их двор заезжали редко, и в те счастливые дни, когда приезжал папа, бабушка все-таки разрешала вынести велосипед, и Наташа с упоением кружилась вокруг газонов и даже доезжала до дальней помойки, а папа сидел на скамейке и читал газету.
Иногда приезжали гости – другая Наташина бабушка, Марфа Степановна, и с ней дедушка Андрей Иванович. Это мама их так называла, но Наташе велела просто звать дедушкой и бабушкой. Они были папины родители и всегда привозили подарки – пирожки с яблоками из собственного сада, леденцовых петушков на палочке, кукол. Петушков мама потихоньку забирала и выбрасывала, чтобы Наташа не подавилась случайно, а кукол разрешала брать в комнату и даже сажать на кровать. Правда, Наташина собственная бабушка не очень любила этих гостей, а Ася и вовсе могла не выйти к чаю, но никто ее не ругал почему-то.
По выходным мама водила Наташу в Эрмитаж, жутко огромный дворец-музей, или в филармонию на детские концерты. Сначала Наташа совсем не любила Эрмитаж, только потому и соглашалась, что потом мама обязательно покупала ей мороженое, но однажды, когда они обе болели ангиной и долго никуда не выходили, вдруг соскучилась, ужасно соскучилась по красивым комнатам, непонятным картинам на стенах и особенно огромной, как озеро, зеленой вазе с золотыми ножками. Ваза называлась малахитовая, там были и другие такие же, но поменьше, и казалось, если прикоснуться рукой к прохладной гладкой стенке, сбудется самое заветное желание. Нет, желания она стала загадывать гораздо позже, когда уже ходила в музей одна или с подружками, но чувство прекрасного поселилось в душе с тех ранних чудесных дней.
С музыкой все обстояло проще, музыку и филармонию любили они все, даже Ася. Кстати, Ася была Наташе вовсе не сестрой, а младшей бабушкиной дочкой, но тетей звать себя не разрешала и вообще вела себя, как девчонка, – обожала ленты, новые платья и конфеты, попробуй выпроси! Когда Наташа поступила в музыкальную школу, мама рассказала, что папа тоже музыкант, и не просто музыкант, а преподаватель пения в консерватории, и он обязательно пригласит Наташу на концерт. Как она страшно обрадовалась, дуреха, как надеялась похвастаться девчонкам!
На концерт с папой они впервые пошли в девятом классе и не вдвоем, а втроем, с еще одной папиной дочкой.
Но до девятого класса прошла целая прекрасная жизнь с прогулками в Летнем саду вдоль бабушкиной любимой решетки, с походами в Русский музей, который со временем стал даже роднее Эрмитажа, и самое прекрасное – переездом на дачу на целых два длинных летних месяца!
Дачу снимали на Финском заливе, между Репиным, где находился Дом творчества композиторов, и поселком писателей в Комарово. Как Наташа узнала гораздо позже, в этих краях жили самые замечательные люди, начиная от первого дедушкиного покровителя академика Иоффе и заканчивая боготворимой мамой и Асей Анной Ахматовой. Анну Андреевну и похоронили в Комарово в марте 1966 года, Наташа в свои неполные восемнадцать больше любила Цветаеву, но посмотрела на горько плачущих маму и Асю и тоже расплакалась, как по родному близкому человеку. Потом еще многие годы они все втроем приезжали к Ахматовой на могилу, но никому не хотелось об этом рассказывать.
Ася всегда смеялась, что лето они проводят в окружении писателей и композиторов, но на самом деле домик их хозяйки стоял далеко в стороне, ни с писателями, ни с композиторами никогда знакомы не были, но все равно каникулы не даче были чудесным неповторимым временем. Снимали всегда одну и ту же комнату с маленькой терраской и удобствами во дворе, стирали в тазу и в этом же тазу, поставленном на две табуретки прямо на лужайке, бабушка мыла Наташе голову подогретой дождевой водой. Столь ответственная процедура не доверялась даже маме. После мытья бабушка перекидывала волосы вперед, ополаскивала другой водой, с уксусом, и старательно расчесывала на солнышке. Летний теплый день, бабушкины руки и просвечивающий сквозь длинные и густые, как лес, волосы мягкий свет навсегда остались в Наташиной памяти одним из самых нежных и щемящих воспоминаний.
В восьмом классе, готовясь к сочинению по лирике Пушкина, она случайно наткнулась на строчку «…сладкой памяти невозвратимых дней», и старомодное слово невозвратимых, неуместное и непонятное в пятнадцать лет, вдруг щемящей тоской отозвалось в душе, захотелось грустить и плакать об ушедшем счастье, о чем-то далеком или совсем не случившемся. Господи, что она понимала, что могла знать!
В 1956 году, когда Наташа перешла во второй класс, у них произошли большие перемены – мама с Наташей переехали к бабушке в большую комнату, а Ася, наоборот, из большой в бывшую детскую. Потому что у Аси появился муж, Маркусик Варшавский. Вернее, Маркусик появился уже давно, просто окончательно поселился у них в тот год, а раньше приходил в гости в субботу или воскресенье, приносил пирожные для Наташи и цветы для Аси и бабушки (хотя Ася наверняка тоже предпочла бы пирожные) и молча пил чай в кухне, которая на это время переставала быть ванной. Мама над ним посмеивалась, а бабушка тихо ворчала, что нечего смеяться над хорошим человеком, иначе Ася в своем учительском коллективе никогда не выйдет замуж.
Маркусик начал учиться поздно, как и многие бывшие солдаты, поэтому в тридцать лет только заканчивал педагогический институт и все еще жил в общежитии, ни другого дома, ни родственников у него не было, вернее, не осталось после войны. В детскую купили новый раскладной диван и гардероб с двумя дверцами, и получилась вполне удобная, хотя и маленькая комната для новой семьи – в тесноте, да не в обиде. Наташе переселение понравилось, поскольку жить в большой комнате оказалось намного интереснее, по вечерам бабушка долго не гасила маленькую лампочку, и можно было рассматривать картинки на стенах и подслушивать их с мамой разговоры. Вот только с ванной получалось очень смешно и неудобно – то бабушка готовила еду, то мама стирала или купала Наташу, поэтому Маркусик поспешно умывался над раковиной, а по-настоящему мыться ходил в баню. Впрочем, почти все знакомые ходили в баню, ничего тут не было особенного.
Не успела Наташа окончить второй класс, как случилось еще более замечательное событие – у Аси родилась девочка! Назвали Диночкой, Дина Марковна Варшавская. Вот где началась потеха с ванной! Диночку требовалось купать каждый день, потому что она постоянно то писалась, то какалась. В углу кухни поселился большой бачок, куда целый день складывали мокрые пеленки, а вечером Марк заливал бачок чистой водой и ставил на плиту кипятить. Ни еду приготовить, ни самим помыться! В результате мама с Наташей тоже стали ходить в баню, а бабушка мылась по ночам и обед тоже готовила ночью, а по утрам тихо отсыпалась на своем угловом маленьком диванчике. Она уже давно вышла на пенсию, чтобы Наташу и Диночку не пришлось отдавать в детский сад. Тем более и речи не было о няне, бабушка даже мысли не допускала, что можно оставить ребенка с чужим человеком.
