Будущая теща встретила его скорее настороженно, чем радостно, и тихо промолвила, обращаясь к дочери.
– Sei vorsichtig, mein Mädchen, er ist zu gut
[2].
Именно так, на чистом немецком языке, Виктору стоило больших усилий сделать вид, что не понимает. Правда, младшая сестра, голубоглазая красотка на полголовы выше Маши, тут же рассказала, что мама с папой в молодости жили в Германии, но вовремя убежали от фашистов.
Пришлось идти с докладом, к счастью, все подтвердилось – профессор Шнайдер приехал в Россию еще в 1922 году по приглашению академика Иоффе, вел серьезные разработки, умер дома от банального сердечного приступа. Вдова Бетти Шнайдер, еврейка, родственников за границей не имеет, много лет работает в библиотечном отделе Института радиологии, где трудился и ее покойный муж. Войну вместе с институтом пережила в эвакуации в Самарканде, малообщительна, но пользуется уважением в коллективе, все свободное время посвящает воспитанию дочерей.
Дружно решили свадьбы не устраивать, только скромный обед для родных. Да и кого бы он пригласил, кроме матери и отца? Из довоенной жизни друзей не осталось, вернее их и раньше не было, если не считать другом Жанну Петровну. Кстати, след ее затерялся не только в воспоминаниях, но и в реальной жизни. В консерватории ходили слухи, что нескольких сотрудников парткома разоблачили в шпионаже и арестовали еще в первые месяцы войны, и Виктор, впервые услышав, сразу подумал, что Жанну убрали из-за него, как убирают случайных ненужных свидетелей. Спина покрылась смертным холодным потом, привычная тошнота подступила к горлу… Какого черта! Мало ли пропавших без вести и умерших от голода людей за прошедшие годы? К тому же он не посылал Жанну работать парторгом и не навязывал себя в качестве любовника, обыкновенный бездарный роман студента со взрослой теткой! Сам он вступил в партию весной сорок третьего, но всегда оставался рядовым членом. И друзей не спешил заводить, потому что никогда не любил мужскую компанию, отвратительную дешевую выпивку, фронтовые воспоминания с надрывом и пьяной слезой. Но с коллегами по консерватории, большую часть которых составляли милые немолодые дамы, у аспиранта Приходько как раз сложились очень теплые отношения. Он легко научился произносить шутливые комплименты, целовал ухоженные руки, преподносил букетик ландышей или васильков (а еще лучше один благородный цветок на длинном стебле). В ответ получал чашечку хорошо заваренного чая и приятную, ни к чему не обязывающую беседу: «Вы женитесь, дорогой друг? Значит, еще живы высокие чувства, как прелестно! И кто ваша счастливая избранница?»
Его дружно поздравили всем коллективом, преподнесли подарок – красиво завернутый и перевязанный шелковой лентой набор бокалов – но увидев портрет молодоженов, не смогли скрыть разочарования. А чего еще можно было ожидать? – Невзрачная невеста в перешитом мамином платье, он сам с вымученной улыбкой и белой дурацкой розой в петлице. Глупейшая женитьба, глупейшая непоправимая ошибка!
С жильем Виктор тянул до последнего, не мог представить, что все происходит на самом деле, что теперь у него в комнате поселится беременная жена, начнет знакомиться с той самой соседкой, развешивать платья в его шкафу, приводить подруг. К счастью, будущая теща быстро все поняла и предложила молодым поселиться у них в квартире, в меньшей комнате. Ребенку намного лучше расти без соседей! И никакого особого стеснения – Ася будем спать вместе с матерью в гостиной на раскладном диване, ей там даже удобнее заниматься. А в своей комнате в коммуналке Витя сможет спокойно заниматься музыкой и готовиться к экзаменам.
В начале июля родилась девочка, Наташа Приходько. Назвали якобы в память о сестре Виктора, его мать даже расплакалась от умиления. Хотя на самом деле Муся выбирала между тургеневской Еленой из романа «Накануне» и любимицей Толстого Наташей Ростовой. Победил Толстой, поскольку Наташа казалась Мусе более нежной и женственной, но, конечно-конечно, она хотела уважить Марфу Степановну и почтить память ее дочери. Интересно, что бы она сказала, если бы дочь свекрови звали Феклой или Степанидой?
С первого дня Виктора удивляла и утомляла суета женщин вокруг ребенка. Муся просто с ума сходила по любому поводу – плачет, срыгивает, икает. Кажется, она ожидала нарядную куклу в чепчике и кружевной кроватке, без никаких запоров, криков и, не дай бог, повышенной температуры. Она постоянно не высыпалась, забросила учебу, ходила растрепанная и зареванная. Нельзя было даже заикнуться о няне и возвращении в институт, потому что чужой человек обязательно уронит ребенка, или положит у открытой форточки, или вовсе отравит несвежим молоком.
Какое счастье, что у него была своя комната! Первое время Виктор стеснялся часто уходить к себе, но три женщины в доме плюс его мама, сходившая с ума по внучке, прекрасно обходились без мужского участия и даже, кажется, радовались его отсутствию. Только Муся иногда прижималась и виновато вздыхала, словно ее заставляли выбирать между дочерью и мужем. Однажды после особенно поздней репетиции с первокурсниками (он уже начал преподавать!) Виктор и ночевать отправился к себе и впервые за долгое время наконец выспался, а потом прекрасно позавтракал в соседней пельменной. Благо в Машиной квартире был телефон, он всегда предупреждал заранее и придумывал все более правдивые причины для поздних занятий. Маша верила и жалела своего усталого замученного студентами Витюшу, а теща смотрела пристально и грустно, но никогда ничего не говорила. Странно, что она ни разу не предложила Виктору съехаться.
Так прошли два года. Дела в консерватории обстояли прекрасно, Виктору всерьез нравилось преподавать, и, как ни смешно, очень пригодились предвоенные «уроки постановки голоса». Ему тогда достался настоящий Учитель, один из мэтров классической дореволюционной вокальной школы, бедный старик сотрудничал с органами ради спасения единственной дочери, бывшей эсеровки. Оставалось некое беспокойство по поводу распределения, но как раз весной, во время ежегодного музыкального конкурса в Праге, был опознан и арестован инструктор немецкой разведшколы Вильгельм Кригер. В новом учебном году Виктор успешно защитил диссертацию по истории Венской школы оперного пения и получил место штатного преподавателя на вокальном факультете. Его ждала работа в любимой консерватории, собственные аспиранты и заметное повышение зарплаты.
Много позже он пытался вспомнить те два года жизни с Мусиной семьей, но в голове всплывала только адская мешанина несовместимых событий и чувств – волнения с защитой, нечеловеческое напряжение в Праге, терпкая радость победы над судьбой… и душевная пустота, непреходящее одиночество и пустота. Жизнь на Лахтинской в окружении чужих вещей и привычек, в постоянном присутствии жены и тещи, разговорах о погоде и покупках, скором ремонте, детских болезнях и прививках – эта на самом деле хорошая и уютная жизнь совершенно Виктору не подходила! Как диванная подушка, прикрученная к раме легкого спортивного велосипеда. По ночам ему, словно сопливому мальчишке, снились незнакомые страстные женщины, хотелось забыться, утонуть в жаркой обнаженной плоти. Но рядом лежала Муся, замотанная с головы до пят в байковую рубашку, Наташа пыхтела и крутилась в придвинутой вплотную к их ложу детской кроватке, за тонкой стеной тихо вздыхала теща. После ночи свиданья любовного… в упоеньи восторга греховного… – издевался Брюсов с открытой книжной страницы.
