Если понятие «уикенд» ближе пролетариям как наемным работникам, то понятие «летний отдых» ближе тем, кто принадлежит к высше-среднему классу и выше. Как отмечают Лиза Бирнбах и ее наблюдательные коллеги: «Лето – кульминация всего преппи-года.., относительно нее выстраивают всю свою жизнь. Вы выбираете одежду, автомобиль, друзей, домашних питомцев исходя из того, где и как вы проводите лето. Вы выбираете джип, потому что летом вы путешествуете по бездорожью. Выбираете морские мотивы, потому что летом вы ходите на яхте». Нет, дело не в том, что пролетарии летом не отдыхают, – отнюдь, у них тоже есть лето, просто они редко проводят лето каждый год в одном месте, а если и проводят, то это место не только не будет им принадлежать, но и вообще вряд ли будет в собственности одной семьи на протяжении нескольких поколений. Пролетарское «лето» никогда не длится три месяца – обычно это две недели, максимум четыре. И летом они отправляются на аттракционы, построенные специально для них, – в парки развлечений вроде диснеевского: можно сказать, пролетарии «берут их напрокат» и, попользовавшись, возвращают. Принцип пролетарского отдыха – отправляться туда, куда отправились остальные, а добравшись, желательно от души постоять в очередях.
Как я уже говорил, в наши дни «путешествия» настолько редуцировались до «туризма», что прежнее архаичное и благородное слово употребляют разве что иронически. Поэтому я буду называть это занятие туризмом. Жертвой его пали все классы, но пролетарии – в наименьшей степени, и не только потому, что не могут себе этого позволить, но и потому, что страшатся нового опыта, который может им открыться. Они хотят полной предсказуемости и никаких неожиданностей, и, как ни смешно, то, что предлагает сегодня туристическая индустрия, – как раз полностью предсказуемо. Но пролетарии все равно по-прежнему слегка опасаются даже туризма. Артур Б. Шостак, описывая пролетариев в книге «Жизнь синего воротничка»
82, говорит: для своего досуга они склонны выбирать занятия, которые «скорее способны подтвердить уже накопленную мудрость, нежели вбросить что-либо ее опровергающее, новое и, вполне возможно, утомительное». Все незнакомое часто кажется пролетариям весьма угрожающим, и туризм, полагают они, таит в себе просто бесчисленные опасности: «Надо как-то общаться с посторонними, проворно примерять на себя новые роли и ловко их тасовать, умело расправляться с совершенно неожиданными обстоятельствами… Страх “влипнуть” …переплетается …с провинциальным невежеством относительно того, куда стоит сходить, и при этом самодовольной убежденностью в том, что вряд ли есть такое место, куда так уж стоит стремиться, всему они предпочитают привычный домашний вариант мироздания». Эти страхи ограничивают поездки пролетариев визитами к родственникам или посещением родственных же похорон. Когда же им в самом деле случается куда-то отправиться, после они говорят о поездке годами, любовно перебирают все подробности – чем кормили, сколько миль проехали, сколько денег потратили, какие удобства были в мотеле («Они даже кладут полоску бумаги на сиденье для унитаза!»).
Туристы – это в основном средний класс, тот самый, который, как сердито выразился Роджер Прайс, превратил Гавайи в «загаженную Вальхаллу». Средний класс – это тот самый класс, который делает круизы по морю прибыльным делом, ибо надеется, что тут-то высше-средний и смешается с их рядами, но не подозревает, что высше-средний класс в это время разглядывает минареты в Стамбуле, или скрывается в долине в Непале, или сидит дома в Оулд-Лайме, штат Коннектикут, играя в триктрак и листая еженедельник «Город и деревня». Туризм столь популярен в среднем классе, поскольку позволяет ему, как пишет Чарльз Райт Миллс, «купить, пусть и ненадолго, иллюзию принадлежности к более высокому слою». И как он уточняет, во время круиза (или на курорте) обслуживающий персонал и клиенты слаженно разыгрывают шарады, делая вид, что в спектакле участвует высше-средний (а то и высший) класс: блюда без устали «подают», скатерти белоснежны, «вино мерцает», тема красной и черной икры не обойдена. Если вы обратите внимание, как часто в туристических рекламных объявлениях встречается слово «роскошный» (равно как и слово «гурман»), вы поймете, о чем я. Ибо чему средний класс больше всего завидует, наблюдая за жизнью высших слоев, – это их заграничные поездки, а вовсе не дома, автомобили и прочие предметы показного потребления местного масштаба. Как отмечают в своей книге Ричард Коулман и Ли Рейнуотер
83, эта зависть коренится не только в экономическом – она «культурна». «Культурное превосходство» высших классов символически предстает в их опыте знакомства с дальними странами, а их привычка к путешествиям «сообщает, что путешественнику комфортно в подобном окружении – уже сейчас или скоро станет».
Высший класс обычно путешествует самостоятельно, не присоединяясь ни к каким группам – и это вполне естественно, ведь в любой группе наверняка будут люди, которым неинтересно что-то узнавать. Единственное допустимое исключение – «искусствоведческий тур» с сертифицированной ровней, такие туры организуют обычно университеты (где учился наш представитель высшего класса), в них нет экскурсоводов, но есть «лекторы» и «историки искусств». Конечно, участие в подобном туре подчеркнет ваше невежество, интеллектуальную леность и нехватку любопытства так же верно, как и попытка присоединиться к обычному вульгарному «экскурсионному туру», однако классовая поправка все же имеет место: предметом внимания в данном случае является искусство, и одновременно вы заимствуете некую долю престижности учебного заведения, организовавшего тур.
Рис. 13. Спальня молодого представителя высше-среднего класса зимой
Классовые «баллы» начисляются, конечно, и за занятие спортом или хотя бы просто интерес к нему. Но не любым спортом, а только тщательно отобранными его видами. Пролетарий, мечтающий перебраться социальной ступенькой повыше, без труда выяснит, какие именно виды спорта считаются правильными, если заглянет в ближайший хороший магазин мужского платья – то есть магазин для высше-среднего класса – и пристально изучит галстуки, в которые Джон Моллой рекомендует инвестировать. Галстуки расскажут ему о «правильности» того или иного вида спорта ничуть не меньше, чем собственно занятия. Он обратит внимание, пишет Моллой, на «маленькую рыбку с мухой во рту, теннисную ракетку, яхту, мяч или клюшку для гольфа, лошадь или клюшку для конного поло, и т.д.». Но и тут таятся классовые подвохи. Следует усвоить, что рыбалка в пресной воде имеет статус более высокий, чем морская рыбалка, и что лосось и форель – улов достойный, а вот сома надо избегать под любым предлогом. Ловить лосося считается более статусным, конечно, потому, что он ассоциируется с Шотландией. По этой же причине статусным считается и керлинг. (А вот итальянская бочче, родом из Средиземноморья и посылающая легкие мафиозные намеки, считается пролетарской.) Теннис – с распространением бесплатных муниципальных кортов – несколько сдал свои классовые позиции, но в лучших своих вариациях все же по-прежнему требует нарядного и дорогого костюма, оборудования и «уроков» и потому считается занятием как минимум для высше-среднего класса. Умение управлять яхтой является настолько неотъемлемой составляющей статуса высше-среднего класса, что почти может считаться самостоятельным классовым индикатором. Ну и, разумеется, гонки на яхте имеют статус более высокий, нежели просто возня с оснасткой. Гольф сегодня немного теряет свой высокий статус: вы даже можете услышать, как игру обсуждают в высшем слое пролетариев. Но все же в целом он отвечает требованиям, сформулированным Элисон Лури:
