Сапёры во главе со Степанычем с самого утра чистят классы и помещения школы от растяжек. Мы с Саней Псом, вроде как на посту, сидим на партах в разминированном классе и треплемся за жизнь. Пёс, бывший сержант внутренней службы, раньше охранял зону где-то в Сибири. Его фамилия Спесивцев, приехал в Чечню зарабатывать на квартиру. Как-то так получилось, что его сразу стали звать Псом, сначала за глаза, а потом и в лицо. Может быть за прошлую должность, пёс конвойный, а может быть потому, что прозвище созвучно фамилии. Пёс не обижается. Болтаем о разном. О родителях, о женах. Об отсутствии у Пса жилья. От том, где и кем кто работал. Он очень удивился, узнав, что у меня свой бизнес, тесть генерал. Правда я не стал уточнять, что тесть уже наверное бывший.
Пёс спросил:
– А зачем ты здесь?
Действительно. Зачем?..
Классы загажены и изуродованы, завалены разбитыми, поломанными столами и партами. Они, конечно же, исписаны и разрисованы как в любой нормальной школе: «Русик + Лайла – любовь, «Леча – ишак».
Когда-то в 10-м классе мы с Вовкой Некрасовым тоже расписали свой стол мудрыми изречениями, типа: «Знания рождают грусть. Чем больше знаний, тем больше печали».
На следующий день в класс пришёл директор, Владимир Андреевич Шкалович. Суровый и немногословный мужчина, ранее занимавший командные должности на флоте. Меня он не любил. Вовку терпел, поскольку его отец возил на «Волге» секретаря райкома и пил с нашим директором водку в райкомовском гараже.
Шкалович посмотрел на меня суровым взглядом строгого боцмана:
– Завтра приведёшь в школу родителей, предупреди, чтобы принесли деньги на новый стол, 86 рублей 14 копеек. – Потом перевёл взгляд на моего подельника, подумал и добавил. – Или краску. Стол покрасить заново, чтобы утром был как новый.
Вовка нашёл краску у отца в гараже. Весь вечер мы красили парту. Краска вместо голубенькой оказалось ядовито синей, да ещё и замешанной на ацетоне. Стол, выкрашенный сначала масляной краской, а потом эмалью, вздулся пузырями и стал походить на отвратительную жабу мерзкого синего цвета. Мы просидели за этой жабой до конца года.
В углу класса, валяется разбитый школьный глобус, там же разбросаны старые тетради, газеты и учебники. Я подобрал хрестоматию по литературе. Теперь перед сном я читаю. Предпочитаю русских и зарубежных классиков.
В последнее время я физически не могу читать бред современных авторов по той простой причине, что они сами ничего не понимают в жизни.
Бой с тенями
Мы спим в бывшем пошивочном цехе, переделанном под кубрик.
Когда-то это была обычная, классическая швейная мастерская. Со стенами, выкрашенными голубенькой краской, побеленными извёсткой потолками. С решетками на окнах первого этажа, сваренными из прутьев арматуры. С разбитой доской передовиков производства, забытой в углу, портретом вождя революции, обнаруженном в подвале, и подвальными крысами, которые появлялись в самых неожиданных местах, внося крики и оживление в наш и без того беспокойный ритм жизни.
Степаныч раздобыл где-то двухъярусные металлические кровати с панцирной сеткой. Кровати кое-где покрылись ржавчиной, не хватало также металлических спиралей, но всё же это лучше, чем спать на деревянных топчанах, называемых вертолётами. Окна кубрика заложены мешками с песком, в углу печка-буржуйка. Для уюта и удобства мы притащили сюда стол и стулья. У входа ящики с патронами. Там же несколько автоматов. На стволы надеты солдатские кружки.
Я, не раздеваясь, падаю на кровать, автомат ставлю рядом с кроватью. Закрываю глаза и представляю, что держу в руке теплую Машкину ладошку. Медленно, но неотвратимо проваливаюсь в сладкую нирвану. Мне снится сон. Я кукла-марионетка, играющая в спектакле. К моим голове, рукам и ногам привязаны нитки, которые заставляют меня двигаться, шевелить руками, ногами. Левой… правой, движение руками, какие-то чужие, не мои слова.
Вокруг меня такие же куклы. Мы исполняем всё, что нужно нашему кукловоду: ходим, дерёмся, смеёмся и плачем. Зрителей не видно.
Но они где-то здесь, рядом, они наблюдают за нами, я ощущаю их присутствие, дыхание, взгляды из темноты.
Мне некогда думать, в голове только одна мысль – не выпасть из ритма, шагать в ногу. Раз-два, прямо, раз-два, влево.
Внутри меня поднимаются злоба и бешенство. Я хочу закричать: – Не хочу! Я выхожу из игры! – Но натянутые нитки не дают мне остановиться и спектакль продолжается. Наконец всё закончено, я стою на краю сцены с бессильно опущенными руками и вдруг слышу аплодисменты зрителей.
Просыпаюсь от частых хлопков тах-тах-та….та-татах… Это не аплодисменты, это садит пулемёт.
Бросаемся к окнам, превращённым в бойницы. В небо взлетают осветительные ракеты, оранжевые тени скользят по земле. На улице не видно ничего: темно-синее небо и чернота, и в этой темноте летят трассеры.
Беленко спросонья кричит:
– Кто стреляет?
Ему отвечают:
– Кто, кто? Марсиане в пальто!
К пулемётным очередям добавляется стрекот наших автоматов.
Прибегает Степаныч:
– Тихо, раздолбаи, прекратить пальбу!
Объясняет, что случилось. Ночью, часовой заметил огонёк сигареты в слуховом окне, на чердаке школы. Решил, что там прячется вражеский снайпер. С перепугу, в течение двух минут, расстрелял два магазина. Стрельбу услышал пулемётчик на крыше комендатуры, поддержал огоньком. Потом вступили в бой наши бойцы и омоновцы. Воевали полночи. Трупы боевиков в школе не обнаружили. Ротный сказал, что скорее всего ваххабиты унесли их с собой.
Чтобы отметить победу, Гизатулин достаёт из заначки фляжку с водкой, призывно машет мне рукой. Я, в отличие от командира отделения разведки, не лошадь, чтобы пить среди ночи, у меня есть принципы. Решительно отказываюсь.
Утром, не выспавшиеся и злые, мы толпимся в кубрике. Слышно, как за стеной орёт ротный:
– Где разведчики? Гизатулина ко мне!
Когда в армии тебя внезапно дёргают к начальству, не жди ничего хорошего. Ромка в полном ауте. От него разит свежим перегаром.
– Зараза… Учует. Иди ты!
На сапогах ротного жёлтая чеченская грязь.
– Где старшина?
– У соседей, договаривается о взаимодействии. Я остался за него.
Майор разворачивает карту, тычет грязным пальцем.
– Сейчас берёшь БРДМ, троих разведчиков и выдвигаешься вот сюда. Там вас встретят офицеры военной прокуратуры, ну и особисты, куда же без них. Остаётесь при них до особого распоряжения. Выполнять!
– Есть.
Похватали оружие, Заяц, Серый и Першинг прыгнули на броню. Я сел за пулемёт. Механика-водителя нет.
Митя Першинг бъёт прикладом автомата по броне.
– Механ!.. Механ блин! Где ты есть?
