Не слушая его, замполит процедил:
– Не успел, значит. Надо было ночью разведчиков поднять, они бы сами все поставили. Теперь молись, чтобы благополучно добрались, если начнется заварушка, тебя или «чехи» расстреляют, или Степаныч лично к стенке поставит.
Плюнув в сторону командирской машины, Степаныч полез внутрь БРДМа. Пощелкав тумблером радиостанции, объявил:
– Ну, хлопчики, если доберемся живые, поставлю Господу самую толстую свечку. Рация тоже не работала. Впереди колонны встал уазик военной автоинспекции, ротный дал отмашку, колонна тронулась. Степаныч пододвинул к себе цинк с патронами, стал набивать магазины. Андрей Шарапов, тот самый разведчик, который ночью не пил, сосредоточено крутил баранку, мурлыкая себе под нос:
– «Афганистан, Молдавия и вот теперь Чечня, оставили на сердце боль утра-а-ты».
Сидящий за пулеметом Сашка Беседин, по кличке Бес, внезапно спросил: – Андрюха, а ты ведь вчера не досказал, что с долларами-то вашими получилось? Шарапов помолчал, потом нехотя ответил:
– Доллары оказались фальшивыми, во всяком случае, так нам объявили, нас или «чехи» развели, оставив приманку, чтобы мы задержались, или… или нас просто-напросто кинули наши.
Дальше ехали молча. Степаныч, кряхтя, натянул на бушлат бронежилет, надвинул на лицо маску и полез на броню. Колонна извивалась серо-зеленой змеей, рычали моторы, стволы пулеметов хищно и настороженно смотрели по сторонам дороги. Не останавливаясь на блок-посту, пересекли административную границу с Чечней, минводские милиционеры, несущие службу и досматривающие весь транспорт, отсалютовали колонне согнутыми в локте руками.
Из открытого люка высунулся Гизатуллин, подставил сонное страдающее лицо под холодный ветерок, потом протянул Степанычу алюминиевую фляжку. Тот отрицательно покачал головой. Колонна прошла через какое-то село. Позади остался деревянный столб с расстрелянной табличкой «…-юрт».
Через несколько минут двигатель БРДМа чихнул и смолк, колонна встала. К машине бежал ротный, матерился. Увидев Степаныча, замолчал. Шарапов уже копался в моторе.
– Командир! – обращаясь к Степанычу, закричал Андрей, – бензонасос навернулся, я попробую отремонтировать, но работы на час, не меньше!
– Ты вот что, товарищ майор, – сказал Степаныч, – давай ставь впереди второй бардак и уводи колонну. А нам оставь ВАИшный уазик, через часок мы вас догоним. – Чуть слышно бормотнул: – Если останемся живы. Не нравится мне всё это, ох, не нравится.
Снял с плеча автомат, передёрнул затвор, загоняя патрон в патронник. Колонна прошла мимо, разведчики на ушедшей машине вылезли на броню, махали руками и автоматами. Степаныч распоряжался:
– Так, гвардейцы, расслабуха кончилась. Всем оружие зарядить, в лес не ходить, из-под прикрытия брони не высовываться, снайперов и растяжки на этой войне ещё никто не отменял.
– Прошло минут десять. Порвалась прокладка на крышке бензонасоса и топливо не попадало в карбюратор. Замерзшие пальцы не слушались, и Шарапов чертыхался вполголоса.
Прапорщик-автоинспектор дремал в кабине уазика, разведчики, привычно рассредоточившись, держали окружающую местность под прицелами автоматов. Гизатуллин остановил красные «Жигули». Водитель, молодой чеченец, пообещал привезти бензонасос с Газ–53. Степаныч переговоров не слышал, вместе с Шараповым копался в движке. Минут через пятнадцать – двадцать показался «Жигуленок». Гизатуллин обрадованно потёр ладони:
– Сейчас поедем.
Что-то в приближающейся автомашине не понравилось Степанычу, он спрыгнул с брони, передвигая автомат с плеча на живот. Почти одновременно с ним, не доезжая до разведчиков метров 50–70-ти, машину занесло на скользкой дороге, и она встала боком. Приспустились стекла, и по машине разведчиков, один за другим, ударили огненными струями автоматы. Маленькие жалящие пули кромсали обледенелый наст дороги, дырявили жесть уазика, рикошетили от объятой пламенем брони. Андрей Шарапов, наполовину свесившись из люка, лежал на броне, на его спине горел бушлат. Гизатуллину очередью срезало половину черепа. Уже мёртвое тело агонизировало на белом снегу, желтоватый мозг с красными, кровяными прожилками пульсировал в раскрытой черепной коробке. Прошитое автоматной очередью тело Беседина летело на встречу земле, и он медленно опускался на колени, пытаясь приподнять оружие обессилившими руками. Степанычу перебило левую руку, посекло лицо. Зарычав, он перекатился в дорожную канаву. Кровь заливала лицо, в глазах стояли и двигались красные точки. Уходящая машина была одной из них, и он почти наугад выстрелил из подствольника. Потом, уже не слыша выстрелов, всё нажимал и нажимал на спусковой крючок, не замечая, что в магазине закончились патроны, что машина горит, выбрасывая вверх острые языки пламени.
Один за другим прозвучало ещё два взрыва. У красных «Жигулей» сорвало двери, они отлетели на несколько метров и догорали, чадя чёрным дымом. Снег под сгоревшей машиной растаял, обнажив проталины чёрной земли. Было тихо. Белое солнце мутно светило сквозь завесу облаков. У линии горизонта, над Грозным, висела пелена дыма, город горел.
Тишину утра разорвал шум крыльев и воронье карканье – птицы спешили за своей добычей. Хлопнула дверь уазика, из машины выполз автоинспектор, безумными глазами оглядел разбросанные тела, чадящие машины и пополз в сторону леса, черпая снег карманами бушлата. Стоя на коленях перед мёртвым Бесединым, Степаныч зубами рвал обёртку бинта, не замечая, что кровь уже перестает пузыриться на его губах, застывая на морозе и превращаясь в кровавую корку.
Раскачиваясь всем телом, Степаныч завыл. Падающие снежинки покрывали неподвижные тела, кровавые лужи, стреляные гильзы белым пушистым одеялом. Серые вороны настороженно прогуливались, расписывая белую землю своими следами.
Зачистка
Боевики вошли в село под вечер. Было уже холодно, морозом прихватило стылые лужи, покрывая их тонким узором. Боевики спешили и выбивались из сил, три часа назад они сожгли колонну внутренних войск и сейчас спешили укрыться от погони. Машины пришлось бросить, оружие и боеприпасы были навьючены на лошадей.
В группе было несколько легко раненых, с собой вели троих пленных омоновцев. Один из них был контужен, двое других обожжены, замотаны в грязные окровавленные бинты. Пленных кинули в подвал.
Боевики чистили оружие, кормили лошадей, выставили часовых. Кто был свободен, завалился спать. Село было мирным, федералы появлялись здесь изредка. Старый Ахмед, в доме которого расположились боевики, сказал женщинам, чтобы приготовили еду. Поглаживая седую бороду, он говорил командиру отряда:
– Аслан, у нас мирное село, мужчин почти нет. Наши старики поклялись на Коране коменданту, что боевиков не будет в нашем селе. Вам надо уходить!
Аслан ответил:
– На рассвете мы уйдём. – Отдал приказание о смене часовых и тут же, как был, в одежде и с оружием, завалился спать.
Ранним утром, когда ещё не начал брезжить рассвет и не начали горланить петухи, боевики ушли в горы. Пленные еле стояли на ногах. На обожженных лицах лопнула кожа, кровь и сукровица застыли на лицах ржаво-красной коркой.
