Но это еще не конец истории. Если мы обратимся к традиции, связанной с именами Брентано, Гуссерля и Мейнонга (традицией, современной Фреге, явно повлиявшей на его доктрину и в то же время испытавшей ее влияние), мы увидим, что в ней интерес сосредоточен на актах познания в их интенциональном аспекте (интенция и интенсионал – разные вещи; тем не менее, как мы увидим, они существенным образом взаимосвязаны). Это также приводит (например, в случае Гуссерля) к трехуровневой семантике, в которой содержание актов познания есть мир значений, очень напоминающий фрегевский смысл (мир ноэм, или интенциональных объектов), в то время как референты (которые Гуссерль называет объектами) остаются вне интересов феноменологических исследований (на самом деле Гуссерль не создал теории, охватывающей референты)
[168].
Глядя на наше время, можно увидеть, что, с одной стороны, существует много исследований, основанных на семантике смысла и интенсионалов (интенсиональная семантика, семантика несуществующих объектов и т. д.)
[169], а с другой – не менее влиятельная тенденция, развивающая семантику, основанную на референции (так называемое антифрегеанство), пытающаяся вообще разделаться с миром смысла. Это направление считает единственной интересной проблемой выяснение того, как, не опираясь на ментальные представления, языковые выражения могут иметь референты благодаря системе социально детерминированных контекстов коммуникации
[170]. Уже после этого, однако, параллельно с так называемым «когнитивистским поворотом», стимулированным функционализмом, хомскианским иннатизмом и фодоровской теорией ментальных представлений, снова было обращено внимание на внутренние (хотя и не обязательно психологистические) аспекты значений, и поскольку эти внутренние аспекты не обязаны были быть несовместимыми с внешними аспектами, исследовавшимися Доннелланом, Крипке, Патнемом, Дрецке и др., кое-кто стал предлагать двухаспектные теории значения
[171]. Из только что приведенного краткого обзора видно, что современное представление о семантике поистине амбивалентно и фактически покрывает два разных подхода, или интеллектуальных интереса, – один интересующийся проблемой смысла, другой – проблемой референции. На этом этапе кажется оправданным предложить еще более радикальную историческую отсылку, вернувшись к аристотелевскому различению (также сохранившемуся в западной философской традиции) семантического и апофантического дискурса, первый из которых связан только со значением, т. е. с пониманием языковых выражений, а второй имеет дело с референцией этих выражений, что неявно содержится в том факте, что выражения некоторого рода (а именно высказывания) могут утверждаться или отрицаться, порождая проблему их истинности или ложности
[172]. Таким образом, мы можем сказать, что первичной семантической проблемой является проблема значения, понимаемого как смысл, в то время как проблема референции является скорее вторичной и косвенной, поскольку (как мы уже объяснили и о чем мы будем говорить подробнее в дальнейшем) «отыскание референта» есть предприятие операциональное, или прагматическое, которое, конечно, связано со смыслом, но также и в значительной степени независимо от полного высказывания смысла. В этом вопросе мы во многом согласны с тем, что антифрегеанцы говорят о референции, не разделяя, с другой стороны, их оппозиции к фрегеанскому смыслу, который должен играть существенную роль за пределами конкретной проблемы определения референтов
[173]. Заметим, что «первичность», приписываемая нами здесь смыслу по отношению к референции в семантике, зависит от того факта, что семантика – исследование, касающееся языка, и по этой причине оно должно следовать по пути, обратному по отношению процессу, приведшему к формированию языка. Действительно, с генетической точки зрения очевидно, что и смысл, и референция имеют общий корень в нашем изначальном знакомстве с «внешним миром»
[174].
