Есть ли какие-то слабые места у этого аргумента? Нет, если принять две неявные и привлекательные предпосылки. Первая – рассматривать предложения, выражающие эмпирические обобщения, как теоретические, в то время как они, как мы видели в разд. 7.1, на самом деле законы, которые должны объясняться теориями в собственном смысле. Это, однако, не самая спорная предпосылка. Более спорной является «грубое» и неоправданное предположение теории истинности как соответствия, которое мы критиковали в разд. 4.4. Как мы указывали, эта теория утверждает, что мы должны иметь в нашем распоряжении всю явную и фиксированную структуру реальности, чтобы мы могли сделать наши предложения «соответствующими» ей в некоторого рода взаимно-однозначном зеркальном отображении. Следовательно, только если мы защищаем эту версию теории соответствия, можем мы претендовать на то, что рассмотрели всех воронов, чтобы считать предложение «все вороны черные» «осмысленным», или имеющим значение. Если же вместо этого мы примем предложенный ранее в этой книге подход, согласно которому в случае «дистрибутивных универсалий» «все» эквивалентно «любой», мы сможем очень просто сказать, что утверждать, что это предложение истинно, означает, что, какого бы ворона мы ни взяли, он окажется черным. Это допускает осмысленное применение понятия истинности, дает процедуру проверки и оставляет открытым только эпистемический (не семантический и не апофантический) вопрос о степени уверенности, которой мы можем достичь после определенного количества успешных проверок цвета воронов. Непосредственным преимуществом этого решения является также то, что оно реабилитирует эпистемологическую (помимо апофантической) релевантность фальсификации, по крайней мере в тех элементарных случаях, в которых она оказывается связанной с хорошо известными трудностями, питавшими в последние годы дискуссии о разных формах фальсификационизма.
Этот вопрос заслуживает дальнейшего рассмотрения, потому что, независимо от неявной поддержки «грубой» теории истинности как соответствия, тезис, что понятие истинности не может осмысленно применяться к теоретическим предложениям, имеет гораздо более важное негативное следствие. Фактически, как мы уже замечали, этот тезис сводится к тому, что эти предложения лежат вне области применения понятия истинности. Поэтому мы теперь спросим, как можно поддерживать такой тезис, не подрывая полностью само понятие истинности.
Мы уже видели, что истинность есть только свойство предложений или, если кто-то это предпочитает, отношение между предложением и его референтами. Это все равно что сказать, что вся область предложений есть область применения понятия истинности. Остается единственный вопрос – определение области предложений в собственном смысле, а применительно к этой проблеме существуют некоторые принятые взгляды, рассмотренные нами в разд. 4.4, из которых ясно, что не всякое осмысленное языковое выражение является предложением (исключая тем самым, например, вопросы, восклицания и императивы). Предложение в собственном смысле есть то, что мы назвали апофантическим предложением, которое можно назвать также повествовательным, или декларативным, предложением и которое можно определить, согласно критерию, восходящему к Аристотелю, как языковое выражение, которое должно быть либо истинным, либо ложным. Если мы станем утверждать, что теоретические предложения не истинны и не ложны, мы должны будем исключить их из области апофантических, или декларативных, предложений вообще. Но какого рода языковыми сущими должны они тогда быть?
Они, конечно, не будут ни императивами, ни вопросами, ни инвокациями (призывами) и т. д. Но свет на этот вопрос могут пролить не какие-либо их языковые или материальные признаки, сколько интенция этих высказываний, а интенция теоретических высказываний в науке, конечно, декларативная; или, если нам так больше нравится, они произносятся с намерением высказать нечто истинное
[405]. Невозможно отрицать, что они входят в некоторый процесс «обоснования (justification)», но не следует и упускать из виду тот факт, что в этом процессе они также играют роль предложений, которые обосновывают, а не только предложений, которые обосновываются. В эмпирических теориях процесс обоснования есть в основе своей дедуктивное объяснение, в котором теоретические предложения обычно играют роль объясняющего, а не объясняемого. Но они могут играть эту роль лишь постольку, поскольку структура формальной логики такова, что она дает гарантию истинности, когда начинает с истинных предложений.
Это снова показывает, что если мы оставляем истинность вне рассмотрения, рушится сам процесс объяснения. Действительно, мы знаем, что истинные следствия можно выводить даже из ложных посылок. Следовательно, если бы проблема состояла только в том, чтобы получить логическое объяснение, мы бы почувствовали себя удовлетворенными, получив такое объяснение наших эмпирических высказываний независимо от какого бы то ни было исследования вопроса об истинности использованных посылок. Но мы ведь не поступаем так, мы ищем различные дополнительные средства (функции, тесты, и т. п.) для проверки наших гипотез, а это имеет смысл, только если нам требуется, чтобы, помимо формальной возможности представить объяснения, наши гипотезы были истинными. В этом смысле нельзя не согласиться с Поппером, когда он говорит: «Нашей главной заботой в философии и в науке должен быть поиск истины. Обоснование (justification) – не наша цель; а блеск и острота ума сами по себе скучны»
[406].
В заключение: невозможно отрицать, что теоретические высказывания – это апофантические предложения и, следовательно, с необходимостью попадают в область применения понятия истинности и оказываются либо истинными, либо ложными. Они истинны, если «говорят то, что есть»; они ложны, если «говорят то, чего нет». Более того, несомненно, что теоретические высказывания в науке сохраняются (или даже рассматриваются как «обоснованные») в той мере, в какой мы верим в то, что «они говорят то, что есть» относительно области объектов их теории. В этом случае они считаются истинными относительно этой области. Излишне было бы добавлять, что это оставляет вопрос о несомненности теоретических предложений открытым.
Мы не обсуждаем те позиции, которые отождествляют истинность с обоснованностью. Их авторитетно защищали с разной силой, например, такие философы, как Даммет и Патнем, но они не отвергают понятия истинности в науке. Это скорее предложения к определению истинности, которые можно включить в число форм когерентностной теории истины. Мы уже указывали, однако, что эта теория фактически предлагает критерий истинности, а не определение истины
[407].
