В представленных здесь рамках «реалистический смысл (import) научных приложений становится релевантным, хотя и не в грубо прагматистском смысле, согласно которому успех есть лучшая гарантия истинности, а в более строгом смысле, согласно которому, если нам удается воздействовать на реальность, руководствуясь наукой, это значит, что эта наука ухватила некоторые фактические свойства реальности и что она получила такую интерпретацию реальности, которая правильна хотя бы до определенного пункта. В дальнейшем мы увидим, что из этого вытекает еще более решающая роль технологии как поддержки научного реализма.
5.4.2. Реализм и возможность ошибки
Против всего того, что мы до сих пор сказали, выступает тот факт, что никакая научная теория не уверена в своей собственной истинности и что, кроме того, история науки свидетельствует о непрерывной смене теорий, которую, как кажется, можно интерпретировать либо как непрерывный ряд «фальсификаций», либо как указание на нехватку/отсутствие референции. Часто говорят, что не случайно кризис научного реализма в начале XX столетия был следствием обнаружения ложности ньютонианской механики.
В этом наборе аргументов присутствуют некоторые аспекты, которые необходимо различить. Во-первых, ложность некоторой теории (приняв, в интересах обсуждения, этот способ выражаться) в некоторых случаях может указывать на то, что у теории нет референции, но в других случаях не может. Во-вторых, в подобном случае надо выяснить, действительно ли случаи, о которых говорят, что теория фальсифицирована, действительно случаи фальсификации или же, проще, случаи смены референции.
Рассмотрим первый пункт и посмотрим, как в некоторых случаях ложность теории влечет признание несуществования ее референтов. Примером, относящимся к единичному термину, могут служить истории, веками рассказывавшиеся о Гермесе Трисмегисте, считавшемся автором текстов, известных как Corpus Hermeticum. Последующая критика показала, что эта фигура, в реальность которой верили еще такие серьезные мыслители Возрождения, как Марсилио Фичино, никогда не существовала и что Corpus был написан в эпоху Римской империи философами-неоплатониками, выдумавшими этого мыслителя, примерно современника Моисея, с целью увеличить доверие к своим учениям. Следовательно, ложность теории совпадает в данном случае с исключением ее предполагаемого референта. Можно провести некоторую аналогию между данным случаем и теорией флогистона, когда-то принимавшейся за основу нарождавшейся науки химии, а сегодня отброшенной. В этом случае также можно сказать, что фальсификация состояла в обнаружении того, что у термина «флогистон» нет референта. Однако в этом случае можно быть более терпимыми и утверждать, что мы фактически используем другое название, говоря о некоторых газообразных продуктах (например, водороде), которые можно наблюдать как результаты некоторых химических реакций и которые в свое время обозначались термином «флогистон»
[322].
Однако нельзя считать само собой разумеющимся, что фальсификация теории безоговорочно отрицает существование ее референтов. Например, в случае теорий Птолемея и Коперника можно утверждать, что референты остались теми же (Земля, Солнце, планеты), но теория Коперника показала, что некоторые положения теории Птолемея касательно неподвижного положения Земли, а не Солнца, в системе планет ложны (мы несколько упростили изложение, понимая, что его можно было бы уточнить). Мы можем сказать, что это, в конце концов, самая обычная ситуация, вполне соответствующая тому факту, что дискурс в общем случае можно назвать ложным, когда он «успешен в своей референции», но «говорит» о ее референтах, что они имеют свойства, которых у них нет.
Если сосредоточиться специально на изучении научных теорий, гораздо большее значение приобретают случаи, когда предполагаемые фальсификации приходится интерпретировать не как устранение соответствующих референтов, не как обнаружение ложных утверждений об этих референтах, а как смену референтов. Нам легко будет оценить эту возможность, если иметь в виду, что референты научной теории обычно «вырезаются» из вещей (т. е. в самых обычных случаях – из референтов здравого смысла) посредством стандартизованных, точных и ограниченных операций. Из этого непосредственно следует, что, если множество этих операций изменяется, опрерациональное значение, т. е. «референциальное значение» некоторых базовых терминов, меняется, а с ним меняются и объекты, к которым отсылает теория. Например, можно таким образом рассматривать переход от классической к квантовой механике. Но тогда ясно, что обе «соперничающие» теории могут остаться истинными, но каждая, очевидно, применительно к своим собственным объектам (или референтам, если предпочитать этот способ выражаться), так что на самом деле они не соперничают. Таким образом, мы можем фактически расширить область известных истин, в которой новые истины займут свое место рядом со старыми, а не заменят их.
Заметим, что с этой точки зрения можно объяснить, что пытается выразить Поппер своей неудовлетворительной теорией правдоподобия (verisimilitude), согласно которой существует истинность сама по себе, внутренне недостижимая несмотря на тот факт, что последовательные теории все ближе и ближе приближаются к ней в ходе бесконечного асимптотического процесса. Недоразумение тут состоит в том, что он овеществил истинность, так что когнитивное предприятие мыслится не как процесс, направленный на познание реальности, а на познание истины. Однако в то время как нет ничего странного в утверждении, что предприятие познания реальности может быть в идеале бесконечной задачей, поскольку каждое множество истинных фрагментов знания о ней выхватывает лишь частичные ее аспекты, кажется абсурдным говорить, что мы уверены в приближении к истине, даже если у нас нет никакой возможности взять знание реальности за термин сравнения, чтобы оценить, действительно ли мы приблизились к нему.
Эти последние соображения позволяют нам признать в реалистической позиции самый надежный базис для высказываний о процессе научного познания. Он может состоять в устранении ошибок, равносильном демонстрации несуществования предполагаемых референтов, или в устранении ранее принятых ошибочных утверждений о сохраняющихся референтах – в техническом смысле, в котором новая теория сохраняет те же «объекты», что и предыдущая. Можно также представить себе случаи, в которых некоторые повседневные референты последовательно «объектифицируются» применением операциональных предикатов, полностью или частично новых. Мы тогда сможем сказать, что различные теории позволяют увеличить истинное знание об этих референтах, подчеркивая различные их аспекты. Когда диверсификация операциональных критериев такова, что оставляет сомнения в том, действительно ли повседневные референты все еще те же самые, мы, конечно, будем говорить о несравнимых (или «несоизмеримых», но несоизмеримых на эмпирико-операциональной, а не только на семантически-контекстуальной основе) теориях, а научный прогресс будет состоять в выведении на свет новых объектов познания
[323].
