Из всех застенчивых поклонников, что у меня были, он определенно выбрал самый странный способ признаться, что хочет затащить меня в постель. Только представьте: я была для него более желанна, чем труп жены! Но я все равно с нетерпением ожидала стихов, на которые я его вдохновила.
— А если я дам тебе то, чего ты так жаждешь, — спросила я, — утратишь ли ты вдохновение?
На лице его отразилось еле сдерживаемое желание:
— Стихи станут другими… но не менее сильными. Возможно, они станут даже лучше от силы моей любви.
Я замолчала, обдумывая перспективы: если я допущу его до постели, у меня появится возможность заполнить разговорами свои вечера. И я получу поток поэзии, из которого смогу выбрать лучшее. Двух причин было уже достаточно, но была еще и третья. Я утолю свою жажду любви — и я не говорю о любви к нему. Я просто хотела снова почувствовать себя с человеком, который страстно желает меня.
— Я бы очень хотела взглянуть на стихи о любовной тоске, что ты уже написал, — сказала я, — и на другие тоже.
Я легла на постель и позволила родиться новой поэзии.
@@
Стихи о том, как он тоскует обо мне, были неплохими, однако все еще не годились для выступлений. Но в них, по крайней мере, не было ни слова о политике. Он навещал меня по вечерам три-четыре раза в неделю. После того как прошел месяц, но ни одного хорошего произведения так и не родилось, Волшебная Горлянка предположила, что, должно быть, Вековечный из тех поэтов, которые, будто фейерверк, сначала ярко выстреливают, а после не могут выдать ничего, кроме слабого шипения. Она жалела о том, что посоветовала мне его соблазнить.
— Только подумай, сколько времени ты потеряла! А он даже не заплатил за чай и закуски, не считая тех вечеров, когда он наслаждался в твоей постели.
Меня, естественно, расстроило, что я не смогла извлечь из него лучших стихов. Это стало делом чести. Но мне не казалось, что наши совместные вечера — просто потеря времени. Во-первых, я преуспела в занятиях каллиграфией. То, что у меня получалось, он назвал «стилем расплывчатой молнии». Мне также нравилось, что во время наших споров он относился ко мне как к равной, пусть даже я слабо разбиралась в критике феодализма, соцреализме, особенностях крестьян как класса и тому подобных темах. Но когда я стала с ним увлеченно спорить, скучные темы оказались совсем не скучными. Я также чувствовала удовлетворение от того, что смогла соблазнить его после пяти лет его воздержания и отправила в небытие труп его жены. Как известно, любая куртизанка лучшим завершением карьеры считает возможность выйти замуж и стать первой женой. Но если я выйду замуж за Вековечного, то буду жить где-то в провинции Аньхой (я никак не могла добиться от него ответа, где именно находится дом его семьи — в пятидесяти милях от Шанхая или в ста пятидесяти). Кроме того, он все так же продолжал скрывать свое финансовое положение, заявляя лишь, что крайне беден. Между тем Большой Дом утверждал, что у него деловое предприятие где-то за пределами города. Скорее всего, оно не было связано с международной торговлей, но, по крайней мере, он мог на чем-то зарабатывать. К тому же я была уверена, что семья с десятью поколениями государственных служащих за долгие годы смогла накопить некоторое состояние.
Если бы я глубоко и страстно его любила, расстояние от Шанхая до его деревни не имело бы значения. Но я его не любила. Чувство, которое я к нему испытывала, лишь напоминало любовь. Оно было далеко от буйной, головокружительной страсти, которую я испытывала к Верному, и от того глубокого чувства, которое было у нас с Эдвардом. Это же чувство напоминало нарастающее удовлетворение от того, что меня будут обожать до конца моих дней. И не важно, что секс с Вековечным не был волнующим. Я решила, что ему просто не хватает опыта — ведь за всю свою жизнь он спал лишь с одной женщиной. Я могла постепенно и незаметно обучить его любви. С другой стороны, меня вполне устраивали ночи с менее изысканным сексом. После долгих лет работы отдых от него сулил свои прелести, как и чарующие слова «десять поколений успешных чиновников», которые в моем понимании означали власть десяти поколений важных и уважаемых людей.
@@
Мы с Вековечным вели очередной спор о высоких идеях, когда услышали крик привратника:
— Ублюдки! Они его застрелили!
Мы побежали к переднему двору, где уже собрались почти все обитатели дома.
— Он умер? — спросила Красный Цветок.
— Никто точно не знает, — ответил слуга.
Далекий шум голосов становился все громче. Волшебная Горлянка сказала, что люди почти обезумели, потому что британские полицейские из отделения в Лоуцза стреляли в толпу студентов, которые окружили участок и требовали отпустить их лидера, организовавшего протесты против иностранцев. Никто из нас не знал, сколько человек там погибло или ранено, было лишь известно, что наш слуга, Маленький Бык, пошел с поручением, но до сих пор не вернулся, хотя обещал быть гораздо раньше. Пять минут назад слуга из дома напротив сказал Старому Дереву, что Маленький Бык лежит на дороге. Но он не знал, мертвый он или еще живой. Старое Дерево — дядя Маленького Быка, который растил его с младенчества, — причитал:
— Он, должно быть, свернул на Нанкинскую улицу, чтобы поглазеть на демонстрацию. С чего бы еще ему там оказаться? Ублюдки!
Он открыл ворота и выглянул наружу. По дороге неслась толпа скандирующих лозунги людей. С каждой секундой шум становился все оглушительней.
— Мы должны его найти! — закричал Старое Дерево и нырнул в бурлящую толпу.
— Я пойду за ним, — решил Вековечный. Он посмотрел на меня — и я поняла, что он спрашивает, пойду ли я с ним. Это мгновение олицетворяло все, о чем мы говорили: справедливость, честность, единство в стремлении к переменам. Я колебалась всего секунды три, затем взяла его за руку.
— Не ходи! — крикнула Волшебная Горлянка. — Дурочка! Хочешь лежать на дороге рядом с Маленьким Быком?
Мы с Вековечным добрались до места, где толпа была такой плотной, что никто не мог даже двинуться, и оказались заключены в теснину, со всех сторон которой полыхал гнев.
— Пропустите нас! — крикнул Вековечный. — Моего брата застрелили!
Мы с трудом протолкались вперед.
Я первая увидела Маленького Быка, лежащего лицом вниз на дороге. Я узнала его по серповидному шраму на затылке. Мы увидели, как к нему пробрался Старое Дерево, упал рядом с ним на колени, повернул его голову, чтобы заглянуть в лицо — и завыл от горя. Толпа загудела — кто-то ругался, кто-то сокрушенно вздыхал. И в эту минуту земля под ногами сотряслась от близкого взрыва, а через мгновение меня подхватила и понесла охваченная паникой толпа демонстрантов. Я почувствовала на спине чью-то руку. Волшебная Горлянка кричала:
— Только не падай! Не падай!
Я не могла оглянуться из страха, что со мной случится именно то, от чего она меня предостерегала, и тогда меня растопчут. Так что я просто позволила толпе увлечь себя туда, куда бежало большинство. Меня окружали студенты с повязками на рукавах, голые до пояса работяги, слуги в белых формах, рикши и бродяги. Я отстранение подумала, что могу умереть в этой толпе незнакомцев, и ощутила покорное оцепенение и странное сожаление, что меня найдут мертвой в платье, которое мне никогда не нравилось. Только тогда я поняла, что поблизости не было видно Вековечного.
