— Видишь?! — вскинулась Волшебная Горлянка. — Теперь на тебя слетаются скряги, будто мухи на гнилой фрукт! Нет более быстрого способа испортить репутацию.
Но я по крайней мере продолжала получать приглашения на приемы, и последний из них был от кузена Вековечного — Большого Дома. Он чествовал двух важных людей, которые имели влияние на президента Республики. Мне сказали, что им особенно нравятся американские песни.
— Будет ли там ваш кузен Вековечный? — спросила я. — Мне хотелось бы еще раз поблагодарить его за стихотворение. Оно наделало много шума. И я надеюсь, что он позволит мне прочитать еще одно из его стихотворений.
— Я приглашу его, когда снова увижу. Он то приезжает, то снова уезжает. Я думаю, у него какое-то деловое предприятие за пределами Шанхая. Или он встречается с куртизанкой из другого дома. Ха! Он очень скрытный.
Предприятие. Возможно, он не так беден, как пытается показать. И я точно знала, что он не может быть в другом цветочном доме. Бедняга.
@@
Спустя несколько дней Вековечный появился на небольшой вечеринке с застольными играми, устроенной Большим Домом для близких друзей. Волшебная Горлянка поспешила ко мне и потребовала, чтобы я выудила из него новое стихотворение.
— Ты думаешь, я такая дура, что сама об этом не подумала?
Я встретила Вековечного с искренней радостью. После своего выступления я села с ним рядом:
— Я рада, что Большой Дом заставил тебя вернуться.
— Меня не нужно было заставлять. Твоя музыка оживила мой дух, и я чрезвычайно благодарен тебе за разговор.
Большой Дом с друзьями решили развлечься игрой «Угадывание пальцев». Вековечный отказался в ней участвовать, сославшись на то, что не любит азартные игры. Но мы с удовольствием посмотрели несколько раундов. Затем я заметила, что лицо его помрачнело. Он повернулся и с тревогой посмотрел на меня:
— После нашей встречи мне было нелегко. Я рад, что открыто смог рассказать о своей жене, но разговор снова пробудил во мне невыносимую грусть. Я был в таком отчаянии, что пытался унять боль, часами шатаясь по улицам, пока наконец не обнаружил, что нахожусь в опиумном цветочном доме. Внутри было темно, и женская фигура провела меня к дивану. Я слышал голоса других мужчин и женщин. После того как я два раза затянулся трубкой, боль отступила, а я поднялся на голубые облака дурмана. Вся радость, испытанная мною в жизни, будто вновь влилась в мое тело. Я не думал, что могу почувствовать большее блаженство, пока меня не коснулась чья-то рука. Рядом со мной сидела Лазурь. Я клянусь, я видел ее так же ясно, как и вас сейчас. Я поцеловал ее и погладил по щеке, чтобы убедиться, что она настоящая. Лазурь заверила меня, что это действительно она. Когда она легла на диван, ее одежды исчезли, а прекрасное бледное тело дрожало от страсти ко мне. И мы снова воссоединились разумом, сердцем, телом и душой. Она издавала те же восхищенные стоны, а им вторил звон колокольчиков у нее на лодыжках. Мы невесомо парили в воздухе, окутанные шелком. Мы поднимались к высотам, выше, чем когда-либо раньше, и после пика наслаждения начинали сначала. Каждый раз, когда я входил в нее… — он прервался. — Прости. То, что так дорого для меня, может показаться тебе неприличным.
— Меня уже нельзя ничем шокировать, — ответила я. Про себя я решила, что стоит попробовать опиум, если это вернет мне Эдварда хотя бы в виде яркой иллюзии.
— Но счастье было недолгим, — продолжил он. — Голубой дым рассеялся, и реальность ударила по мне сильнее, чем раньше. Вот только что я лежал рядом с женой, вздыхая от удовлетворения, а в следующее мгновение я уже смотрел в глаза незнакомой соблазнительнице. Девушке было не больше двадцати лет — примерно в таком же возрасте была жена, когда покинула меня. Другие мужчины решили бы, что она красива. Но меня возмутило, что мою жену подменили этой пустоголовой девчонкой, которая разговаривала, как хныкающий младенец. Я стал искать одежду, чтобы как можно быстрее уйти. Но потом почувствовал, как она ухватила меня за причинные места. Мне стало так гадко, что я хотел прикрикнуть на нее, чтобы она прекратила, но потом мне стало еще более гадко от самого себя, потому что мой пенис затвердел в ее ладони. Я нормальный мужчина, и с тех пор как я в последний раз касался женщины, прошло пять лет — если не считать видений жены. Девушка откинулась на спину, подняла платье и раздвинула ноги. Я не мог противиться влечению. Я вошел в нее… а потом… — грудь его тяжело вздымалась, будто он пытался удержаться от рыданий. Он опустил взгляд. — Я поступил отвратительно, и сама мысль об этом ужасает меня, — он покачал головой.
Я ждала, когда он продолжит. Но он поднялся с места:
— Я больше не могу об этом говорить, — он огляделся. — Если кто-нибудь услышит наш разговор, он подумает, что я безумец. Мне кажется, что я уже достаточно посвятил тебя в подробности своей жалкой жизни. Ты замечательный слушатель.
— Нет нужды извиняться. Правда! Освободить себя от худшего груза, которое приносит горе, необходимо. Возможно, ты сможешь это сделать, выразив свои чувства в стихах.
— Я так и делаю. Но, по большому счету, выходит сентиментальная чушь. В следующий раз, когда кузен пригласит меня на прием, я прочитаю тебе что-нибудь. И ты сможешь всласть посмеяться. Больше никаких мрачных воспоминаний с самооправданием!
— Тебе не нужно ждать приглашения кузена, — сказала я, обдумывая внезапную мысль. — Приходи завтра, ближе к вечеру. Я могу послушать твои стихи в уединении своей гостиной, за чаем.
Как только он ушел, ко мне поспешила Волшебная Горлянка:
— Он дал тебе стихотворение?
— Завтра вечером. Он придет на чай.
— Если он даст тебе новое стихотворение для выступления, ты допустишь его до постели?
— Что?! Чтобы он решил, что я обычная проститутка?
@@
На следующий день он пришел к нам в китайской национальной одежде, что меня несколько удивило. Некоторые наши клиенты тоже одевались в китайском стиле, но это были главным образом люди старшего поколения. Хотя он был из Аньхоя.
Будто угадав, о чем я думаю. Вековечный сказал:
— По части удобства европейская одежда не сравнится с китайским длинным платьем. Посмотри на меня: разве в таком виде я не больше похож на поэта?
Он и вправду был похож на поэта, а еще он показался мне более красивым, чем раньше, — наверное, потому что выглядел расслабленным.
Я пригласила его сесть в кресло, сама же опустилась на диван и стала ждать удобной возможности, чтобы попросить его о новом стихотворении. Я терпеливо ждала, пока он рассказывал мне, какие новые проблемы стоят перед Шанхаем. Ждала, пока он перечислял несправедливости, которые вынуждены терпеть рабочие и крестьяне. Я пыталась оставаться интересным собеседником, но постепенно теряла терпение. Наконец я попросила Волшебную Горлянку принести вместо чая вино, и разговор постепенно снова вернулся к его жалкому положению и мучениям. Речь его стала бессвязной.
