— Я не хотел, чтобы вы подумали, что вашему таланту мешает ваше происхождение. Я хотел сказать: это дополнительное преимущество, что вы также можете петь и на английском! Но поверьте, я никогда не слышал такой изумительной игры на банджо.
Обычный банальный комплимент. Я сомневалась в том, что он вообще когда-либо слышал игру на банджо других куртизанок, но ответила с подобающей скромностью:
— Я не слишком искусна, но я рада, что вы смогли насладиться выступлением.
— Я искренне восхищен! И я не пытаюсь получить ваше расположение, чтобы меня пригласили в будуар. Я говорю исходя из уважения к искусству и моих познаний в нем.
На вид ему было лет тридцать, но выражение лица у него было как у пылкого юноши, в первый раз попавшего в цветочный дом. Юноши более всего хотят познать искусство постельных утех. Льстивая чушь, которой осыпал меня этот мужчина, была просто уловкой. Я слышала такое много раз. Он представился как Вековечный из семьи Шэн, родом из провинции Аньхой. Он приходился троюродным братом Большому Дому — одному из друзей Верного.
И хотя он был из Аньхоя, говорил он на китайском без провинциального акцента, что выдавало в нем образованного человека. Что касается его внешности, то она была достаточно привлекательна, хотя он был не из тех, на ком сразу останавливается взгляд. Вековечный продолжал осыпать меня комплиментами, и его привлекательность для меня немного усилилась — он стал казаться мне приятным, но обычным, то есть ничего отталкивающего в нем я не заметила. Он не был узкоплечим и тощим, но не было у него и монгольской крепости. Глазки не узенькие, как у скряги. Ноздри не широкие, как у болтунов. Губы не слишком толстые, как у тех, кто утаивает злобные намерения. И зубы у него были на месте, в отличие от тех мужчин, которые пренебрегали гигиеной (а если они не ухаживали за зубами, то, скорее всего, не ухаживали и за остальными частями тела, скрытыми от постороннего взора). У него не было ни грубости, присущей людям с сомнительной моралью, ни всклокоченных бровей сифилитика. Волосы у него были в меру густыми, не покромсаны, как у деревенщины, а аккуратно подстрижены, напомажены шелковистым маслом и зачесаны назад. И он понравился мне главным образом тем, что в его внешности не было ничего выдающегося.
Сложно было сказать, как у него обстояли дела с финансами. Он пришел на банкет как гость Большого Дома. Одежда у него была чистая, но немного мятая — обычная проблема костюмов из льна в европейском стиле, которые часто носили в теплую погоду. Ногти аккуратно подстрижены, и не было длинного ногтя на мизинце, которым опиумные наркоманы вытаскивают клейкий осадок из трубки и восковые выделения из ушей.
Он снова заговорил с очень серьезным видом:
— Ваши нежные пальцы, будто феи, летали по струнам, от чего музыка становилась еще более чарующей.
Это уже слишком!
— Принадлежите ли вы к одному из литературных клубов Шанхая?
— Вы хотите знать, достойна ли я вашей компании?
Он улыбнулся — но только губами, взгляд остался серьезным. Я продолжала держаться уверенно и терпеливо ждала ответа.
— Мне не нужно общество интеллектуалов с похожими вкусами, — ответил он. — Я художник и поэт, который предпочитает уединение. У меня бывают приступы меланхолии, которые лучше не показывать на публике. Они придают моим картинам мрачность, которая не популярна среди большинства коллекционеров.
— Большинство коллекционеров считают популярность стилем, — заметила я.
— У любого может быть оригинальный стиль, — возразил он. — Но у немногих он настоящий. На нас влияют те, кто были до нас, начиная с художников, которые жили тысячи лет назад и копировали природу.
Что за претенциозный грубиян!
— Почему образованные люди всегда извиняются за свое невежество? — спросила я.
— Вы всё так же настойчиво пытаетесь узнать, происхожу ли я из семьи ученых… Ах, я вижу, что раздражаю вас.
— Вовсе нет, — с улыбкой ответила я. — Мы, куртизанки, любим веселые споры. Если вам это нравится — я рада подыграть,
я повернулась к Волшебной Горлянке, которая стояла позади меня: — Здесь слишком тепло. Мне нужен мой веер.
Если я положу веер на колени, это будет сигналом Волшебной Горлянке, чтобы она меня увела под предлогом, что кто-то прислал срочную весть. У нее в кармане на этот случай всегда была подходящая записка. Я уже была уверена, что этот мужчина — неважный кандидат в клиенты. Он беден, а если у него и есть какие-то деньги, ради них он заставит меня вывернуться наизнанку. Я уже два часа пробыла на приеме, и не похоже было, что в благодарность за выступление я получу еще какие-то деньги от других гостей.
Я снова повернулась к Вековечному:
— Так вы уже готовы признаться? У вас есть корабль, трюмы которого набиты золотом? Или вы чиновник, которого нам необходимо подкупить?
— Признаюсь, на самом деле я из семьи ученых людей — но я был слишком расточителен.
— Вы промотали все семейное состояние? Осталось ли хоть что-то для меня?
— Я промотал не деньги, а образование. Пять лет назад, когда мне было двадцать шесть лет, я сдал экзамены третьей степени — но ничего после этого не добился.
— В двадцать шесть лет! Я не знаю никого младше тридцати, кто бы сдал экзамен на этот уровень, включая тех, кто жульничал.
— С того самого мгновения, как я вышел из утробы, я начал учиться, чтобы сдать экзамены на национальном уровне. Я еще сосал материнскую грудь, когда мой отец распланировал всю мою жизнь, обычную для старых времен династии Цин: получить высокий пост в небольшом районе, строго держаться норм и законов и после двух лет на одной должности продвигаться все дальше и дальше в более важные уезды и провинции. Вот что сделал мой отец.
— А что же произошло после материнского молока?
— Я преуспел во всех шести искусствах. Но моими слабыми местами были налогообложение и таможенные доходы. Я не мог заставить себя разобраться в системе, которая грабит бедных, а богатых делает еще богаче.
— Согласна, не самые веселые темы, — я положила веер на колени — скоро я избавлюсь от этого нудного собеседника.
— Система Цин была несправедливой. А новая система? В ней просто поменялись руки, в которые текут деньги.
Ну что за идиот! Мужчины в этой комнате вполне могут занимать должности, о которых он сейчас злословит.
Большой Дом выкрикнул:
— Кузен, неужели ты докучаешь красавице своей обычной бунтарской болтовней? Давайте на эту ночь забудем о несправедливости! Можешь разобраться с ней завтра.
Вековечный не сводил с меня глаз:
— Из-за того что я критиковал старую систему, я остался без работы. Как и многие безработные, я назвал себя художником и поэтом. Вы получили ответ, которого ждали. Я слишком беден, чтобы стать вашим клиентом. Если бы меня не пригласил кузен, я бы не смог даже попасть сюда.
