— Осторожнее, — говорил он мне время от времени и крепче сжимал мою руку.
Лесная подстилка густо поросла растительностью. Я не могла различить тропинки, но была уверена, что Эдвард сможет безопасно вывести нас из леса. В эти минуты я страстно желала его. Но не в сексуальном плане. Мне хотелось физического контакта, объятий. Я хотела почувствовать себя в безопасности, под его защитой. Отдать ему свое тело — единственный способ, которым я могла выразить свою потребность. Но в прошлом, когда я так делала, краткий миг комфорта и безопасности, которые обеспечивал мне мужчина, вскоре превращались в пошлость, простое удовлетворение сексуального желания, после чего я чувствовала себя еще более обманутой и одинокой. Золотая Голубка предупреждала меня, что нельзя закрывать свое сердце из-за горечи потерь. Верный говорил мне, чтобы я не боялась принять любовь и доброту, когда мне их предлагают. Но разве мне когда-нибудь предлагали любовь? Верный утверждал, что да. Но можно ли считать контракт любовью? Или неверность — это любовь? Возможно, та любовь, которая успокоит мое сердце, и вовсе не существует. Возможно, я жду от любви слишком многого и не существует человека, который бы смог удовлетворить мою постоянную, бездонную тоску по ней. Разумеется, мне не сможет дать ее бродяга, который ни за кого и ни за что не берет на себя ответственности. Но мне все равно очень хотелось оказаться в его объятиях.
— В тени прохладно, — заметила я и задрожала. Я не притворялась.
— Ты замерзла? — спросил он.
— Ты можешь обнять меня, чтобы согреть?
Без промедлений его руки обхватили меня. Я положила голову ему на грудь. Мы молча, неподвижно стояли в зеленом свете. Я слышала, как быстро бьется его сердце. Чувствовала теплое дыхание на своей шее. В меня упирался его твердый член.
— Вайолет, — начал он, — думаю, ты знаешь, сколько счастья ты мне приносишь.
— Я знаю. Я тоже счастлива.
— Я хочу всегда быть твоим другом, — он замолк, и я почувствовала, как его сердце забилось еще чаще. — Вайолет, я сдерживался, не хотел тебе говорить, потому что не хотел, чтобы ты подумала, что мои дружеские чувства к тебе — всего лишь уловка. Но теперь, когда ты позволила себя обнять, я должен признаться, что я хочу тебя.
В предвкушении того, что за этим последует, у меня закружилась голова. Я замерла на месте. Он приподнял мое лицо, и, похоже, не увидел в его выражении того, на что надеялся.
— Прости. Мне не стоило говорить это.
Но я помотала головой и отступила от него на шаг. Когда я начала расстегивать блузку и лиф, обнажая груди, я заметила, как смущение на его лице уступает место благодарности. Он поцеловал мои груди, потом поцеловал меня в губы и глаза. И снова крепко обнял.
— Ты приносишь мне столько счастья, — повторил он.
Мы все глубже продвигались в лес, а потом увидели старое дерево с толстым стволом, которое склонилось к земле, и поспешили к нему. Он осторожно прислонил меня к нему, и поднял мои юбки.
Наша любовь была незамысловатой и вынужденно недолгой — из-за неудобной древесной кровати, которую нам пришлось делить с муравьями. Я не теряла головы от желания, как с Верным. Но меня окрыляла мысль, что наша дружба, такая драгоценная для каждого из нас, успешно преодолела барьер интимных отношений. Мы разделяли одни и те же чувства: были рады избавиться от одиночества, и радость другого наполняла нас счастьем.
По дороге домой мы непрерывно, часто перебивая друг друга, говорили о тех местах, которые хотели бы посетить, об эмоциях, которые испытываем на закате и рассвете: ожидании нового дня и печали при его уходе. Но вернувшись в дом, мы оба почувствовали себя неловко. Приближался вечер, и мне нужно было готовиться к приемам. Я снова становилась куртизанкой, чьи клиенты ждут внимания и удовольствий в постели. Но я сразу же решила, что сегодня ночью клиентов у меня не будет.
— Можешь прийти ко мне в комнату? — спросила я, — Я должна посетить приемы, но я вернусь одна.
Той ночью он изучил мою географию: окружность моих бедер, расстояние между двумя любимыми холмиками, впадины, ямочки, изгибы и глубину, на которую проникли друг в друга наши души. Мы соединялись и отдалялись, соединялись и отдалялись, чтобы посмотреть друг другу в глаза, перед тем как снова погрузиться друг в друга. Я заснула, прижавшись к нему, а он обнял меня, и в первый раз за всю свою жизнь я почувствовала, что меня по-настоящему любят.
Посреди ночи я почувствовала, как меня сотрясает дрожь. Я повернулась к Эдварду. Он плакал.
— Я в ужасе от того, что потеряю тебя, — прошептал он.
— Почему ты так боишься именно сейчас? — я погладила его лоб и поцеловала.
— Я хочу, чтобы мы любили друг друга так сильно, чтобы нам стало больно от глубины чувства.
Его любовь была такой силы, о какой я уже не смела мечтать, считая, что она нигде не существует — может, только в моем духовном близнеце.
Эдвард умолк, затем глубоко вздохнул, выскользнул из постели и начал одеваться.
— Ты уходишь?
— Я готовлюсь к тому, что ты попросишь меня уйти.
Он сел на стул и уронил лицо в ладони. А потом посмотрел на меня и произнес безжизненным голосом:
— Я глубоко испорчен, Вайолет. Моя душа испорчена, а если наши души соединятся, то я поврежу и тебе. Я должен кое-что о себе рассказать. Я никому и никогда об этом не рассказывал, но если я буду скрывать это от тебя и приму твою любовь, то буду чувствовать себя подлецом. Как только ты узнаешь мой секрет, он отравит твою душу. Как я могу это допустить? Я слишком сильно тебя люблю.
Я немедленно возвела все защитные стены, оберегающие мое сердце, и стала ждать. Я хотела верить, что его рассказ окажется не так ужасен, как он себе его представляет.
Он посмотрел мне в глаза:
— Я рассказывал, что моя семья богата. Я был избранником, баловнем судьбы. Родители и дедушки с бабушками давали мне все, что я хотел. Я никогда не отвечал за свои поступки. Они вели себя так, будто я не мог поступить плохо. Я не виню их за то, что я сделал. В двенадцать лет я уже мог думать за себя сам и выбирать между добром и злом.
Это случилось в прекрасный летний день. Родители взяли меня на прогулку в горы, в Место Вдохновения, откуда открывался великолепный вид на водопад Хайнс Фоллс. У моего отца была картина с его изображением. Вообще говоря, у него было много картин с водопадами, и водопад Хайнс Фоллс в их ряду не казался каким-то особенным. Когда мы прибыли на место, то обнаружили, что оно уже занято — какая-то семья устроила там пикник. Я слышал, как отец сквозь зубы пробурчал: «Проклятье!» Они сидели аккурат на том месте, с которого отец хотел наблюдать за водопадом, — на плоском скальном выступе, расположенном на безопасном расстоянии от обрыва: около двенадцати футов. Мужчина и женщина поздоровались с нами. У них был сын примерно моего возраста и дочка, которой было шесть или семь лет. Рядом с девочкой сидела очень похожая на нее большая фарфоровая кукла — такое же голубое платье, вьющиеся светлые волосы.
