— Луция, прости меня…
— Тс-с-с… — я рассмеялась. Звук «тссс» стал звуком дождя, который затопил его голос. — Тс-с-с… — я качалась на цветочных волнах, осыпанных дождем.
Я почувствовала, как его ладони скользят по мне, гладят кожу. Я вздохнула. Он распустил мне волосы и снова поцеловал в шею. Я прошептала вульгарные слова на китайском и попросила его их повторить. Он повторил странно вежливым голосом. Я рассмеялась, потом попросила отвести меня в постель и показать на деле, что эти слова значат. Когда он помог мне встать, я почувствовала, как по коже, будто водопад, струится вода. Я легла на кровать и смотрела, как раздевается Лу Шин. Его тело слабо мерцало. Он лег со мной рядом и погладил мне спину. Я рассмеялась и повторила резкие вульгарные слова. Он быстро вошел в меня, и через несколько секунд я с изумлением обнаружила, что стала им. Я смотрела на себя его глазами, и лицо его оказалось ужасно грустным, но я все равно была в эйфории.
— Маленький кораблик, — сказала я и начала грести против течения, и веревки, которые связали в узлы его брови, исчезли.
Я наблюдала за собой в нем, когда его глаза закатились, и мы вместе освободились от страха. Резко и настойчиво я снова повторила вульгарные слова. Они словно счищали с нас нашу защиту, чтобы мы постигли большую радость, большее наслаждение. Я смотрела, как отчаяние у него на лице сменяется экстазом, и меня охватило победное ликование, оттого что я наконец победила и он стал моим целиком и полностью. Я рассмеялась от радости, что смогла это сделать.
@@
Проснулась я с такой тяжелой головой, что сперва даже не могла вспомнить, кто я такая. Постепенно разум вернулся ко мне. Комната казалась тусклой и плоской, без теней и золотого сияния. Всю мою одежду убрали — ее не было на диване, где я ее вчера оставила. Я вспомнила, что прошлой ночью была необычайно счастлива, но от того счастья не осталось и следа. В тяжелом воздухе стоял запах прелой гнили. Вернулись старые страхи и гнев. Где Лу Шин? Он снова меня бросил?
Я встала с постели и увидела, что моя одежда аккуратно развешана в шкафу. Кто так постарался? Не успела я сделать и шага, как в комнату влетела девочка, и я, смущенно ахнув, попыталась прикрыться. Девочка держала в руках голубой шелковый халат. Она протянула его мне и отвернулась, пока я продевала руки в его рукава. У моих ног чудесным образом появились тапочки, и я надела их. Девочка показала на маленькое помещение за ширмой. В ванне не было воды. Простая ванна белого цвета сегодня совсем не была похожа на расписанную цветами супницу. Рядом находилась фарфоровая чаша на высокой подставке, наполненная водой. Девочка жестом показала, что можно умыться. Я плеснула себе в лицо водой, чтобы в голове прояснилось. Я продолжала плескать воду, пока чаша не опустела, а пол не оказался весь в лужах, но ко мне вернулась лишь часть меня. Служанка показала на шкаф с выдвижными ящиками. Внутри лежала моя одежда. Она выдвинула еще один ящик: там лежали аккуратно сложенные китайские пижамы из тонкого шелка. Я поняла, почему Даннер носил их в доме. Воздух в Шанхае был тяжелый и влажный.
Внизу я обнаружила Даннера, который говорил по-английски с серой кошкой, а кошка так же живо отвечала ему на своем кошачьем языке.
— Эльмира, я прекрасно понимаю, что уже шесть часов вечера, но мы не можем начать ужин без нашей гостьи. А, вот и она! Лулу уже здесь.
Как вышло, что я проспала больше двенадцати часов подряд? Я поужинала холодными блюдами со странным вкусом: мелкие кусочки говядины и птицы размером с монету, яйца, посыпанные солью, свежие огурцы и ярко-зеленые овощи. Кошка сидела на другом конце стола и ела с китайской тарелки. Неужели вся еда здесь похожа на эти блюда?
— Я не буду спрашивать о твоей ситуации, — сказал Даннер, — пока ты сама не захочешь поговорить. Однако я скажу тебе то, что ты должна знать о китайцах: ты не можешь изменить тысячелетние китайские законы, связанные с семьей. Мы в сеттльменте живем по своим законам и сами решаем, что у нас могут делать китайцы. Но нет закона, которым ты можешь изменить их мировоззрение. Стыд, честь и обязательства нельзя просто списать со счетов. Ты не будешь счастлива ни в Шанхае, ни в отношениях со своим юношей, если думаешь, что можешь их изменить.
Я не ответила. Я не сдамся и не вернусь домой.
— Вижу ответ по твоим глазам, дорогая. И могу только вздохнуть. Каждый, кто прибывает в Китай, находит в их укладе что-то такое, что ему хотелось бы поменять. Я слышал все жалобы, да и сам порой думал об этом — об их привычке шуметь в неурочные часы, об их стандартах чистоты, избирательном понимании пунктуальности, их неэффективности, когда они делают что-то дедовским способом, которому тысяча лет. Они со временем могут усовершенствовать древние обычаи, но не могут изменить своих страхов, которые управляют большей частью их жизни. И многие, как и ты, думали, что добьются успеха. В вас говорит дух американских первопроходцев, которые открывали новые реки и горы, достигали новых рубежей, воевали с индейцами. Так почему не изменить и китайцев?
Я делала вид, что ем, но в такой жаркий вечер у меня почти не было аппетита к незнакомой пище.
— Некоторые американцы сдаются и отправляются домой, — весело продолжил Даннер. — Поселенцы, которые вынуждены остаться тут на несколько лет, много жалуются друг другу. Но шанхайские резиденты вроде меня, для которых Китай стал домом, позаимствовали отношение ко многим вещам у китайцев. Мы не вмешиваемся. Мы живем и позволяем другим жить, как им нравится. По крайней мере, по большему счету.
Позже я узнала, что он был родом из Конкорда в штате Массачусетс — из «бастиона набожных пуритан», как он его называл. В молодости он жил в Италии, где начал коллекционировать картины, а потом продал их по хорошей цене, когда вернулся в Штаты. Он курсировал между Европой и Восточным побережьем США и стал известен как коллекционер, специализирующийся на классических, восточных и позже — импрессионистских пейзажах. Он переехал в Шанхай почти двадцать лет назад по причинам, о которых не стал распространяться. Даннер сказал, что многие приезжают в Шанхай со своими секретами или оставляют их в прошлом и попадают в новые скандалы. Он привез с собой чемоданы, полные картин, и оставил себе те, которые ему особенно нравились, а остальные продавал в галерее, где их покупали тоскующие по родине иностранцы. Эти картины напоминали им о родных просторах, где они наслаждались тихими пикниками вдали от какофонии Шанхая.
Лу Шин впервые посетил галерею Даннера в возрасте двенадцати лет. Там его и поразила западная живопись. Семья ожидала от него высоких достижений в учебе и сдачи императорского экзамена, но он втайне надеялся стать художником. Он долгими часами копировал картины из галереи Даннера — популярные пейзажи с овечками и лошадями, красивые коттеджи возле рек, штормовое море с белыми кораблями. Они неизменно пользовались популярностью у приезжих.
— Как ты знаешь, — сказал Даннер, — его работы очень хороши, пусть даже он всего лишь подражает картинам известных художников.
Голова у меня закружилась:
— Он их копирует? Он не был сам в тех местах, что изображены на его картинах?
