Все зааплодировали.
Она повернула меня к себе лицом:
— Я пела это много раз: и на сцене перед тысячами поклонников, и в своей спальне в ужасающем одиночестве.
Ее доброта тронула меня. Нырнув в узкий коридор, мы добрались до темной каюты, где она уложила меня на койку и накрыла своей огромной шубой. Мех тоже пах розами.
Я уже погружалась в дремоту, когда услышала с палубы громкие крики. Я подскочила на койке, с трудом выпуталась из тяжелой шубы мисс Хаффард и побежала в кают-компанию. Два матроса осторожно спускали Лу Шина через люк, а двое других внизу готовились подхватить его на руки. Лицо Лу Шина исказила гримаса боли, а на его ногу была наложена грубая шина.
— Он сломал ногу в лодыжке, — сказал отец. — Шкипер говорит, она была согнута под углом в девяносто градусов, будто в ней вообще отсутствовали кости. Это случилось, когда корабль подкинуло на той огромной волне. Матросам пришлось наложить шину, перед тем как спустить его в трюм.
Страдающую от морской болезни мисс Мобер попросили освободить кушетку. Вся моя ярость испарилась. Мне хотелось облегчить его боль, своей любовью придать ему смелости. Но вокруг него столпились люди, обсуждая, как поступить с покалеченным. Я наконец протолкалась через них. Он страшно побледнел и прикусил губу. Моя мать развернула ткань вокруг грубой шины, и я посмотрела на его лодыжку: сквозь кожу торчал острый осколок кости. У меня все поплыло перед глазами, а потом наступила темнота — я упала в обморок.
Проснулась я от аромата роз, который исходил от укрывавшей меня теплой шубы мисс Хаффард. Она стояла со мной рядом. Все остальные уже сошли на берег.
— Ты спала, как младенец в колыбельке, — сказала она.
— Что с Лу Шином?
— Виски помог ему справиться с болью. Мужчины только что погрузили его в экипаж. Доктор уже на пути к вашему дому. Еще один экипаж ждет нас с тобой.
Пока я надевала туфли, я услышала, как мисс Хаффард притворно расстроенным голосом говорит:
— Как жаль, что он сломал ногу… Теперь он не сможет сразу отправиться в Китай. Ему придется задержаться как минимум на три месяца.
Я горячо обняла ее и заплакала.
— Я бы посоветовала тебе воспользоваться этим временем, чтобы изящно расстаться с ним, а не увеличивать свои страдания. Но я сама никогда не следовала подобным бесполезным советам.
Пока Лу Шин три месяца ждал выздоровления, я приступила к своему плану, ничего ему не сказав. Я заложила в ломбард свои ценности: золотые часы, кольцо с рубином, золотой браслет с подвесками. Вскрыла копилку с серебряными долларами, которые мистер Минтерн подарил мне за несколько лет. Я довольно легко сделала себе паспорт и визу, мило поболтав с клерком, который спросил, на что я буду жить в Китае. Я рассказала ему про вымышленного дядю в Шанхае, который пригласил меня для преподавания английского в своей американской школе.
— Вы будете учить детей? Но вам ведь всего шестнадцать? — спросил он.
Я заявила, что через две недели мне уже исполнится семнадцать. Кроме того, я очень рано развилась для своего возраста, поэтому в академических знаниях я на годы опережаю своих сверстников. Я продолжала осуществлять свой план, и когда начала обдумывать, что взять с собой, от предвкушения успеха у меня закружилась голова. После того как я завершила все приготовления, я задумалась, каким образом рассказать родителям — и Лу Шину, — что я отправляюсь в Китай.
Лу Шина до выздоровления разместили в моей комнате. Мне отдали голубую гостевую, но я осталась в башенке и регулярно приходила ухаживать за ним — приносила ему книги, альбомы для набросков и еду. Мне хотелось, чтобы он чувствовал себя комфортно: я расправляла постель, гладила его руку и спрашивала, не больно ли ему. При посторонних я вслух жалела, что он вынужден отложить свое возвращение в Китай. Никто даже не подозревал, что я ухаживаю за ним не из чистого милосердия: без чужих глаз мы наслаждались чувственными ласками в любое время, когда хотели. Чтобы не потревожить сломанную лодыжку, для секса требовались корректировки положения и осторожные движения, однако с оральным сексом не было никаких проблем. Я больше не говорила о своих планах поехать в Китай и даже придумала отвлекающий маневр: рассказывала, что собираюсь поступить в женский колледж на востоке, и упоминала о трех из них, которые я рассматриваю в качестве возможных. Таким образом я заставила его утратить бдительность. Я говорила о нашей дружбе, которую мы станет поддерживать, и легкомысленно рассуждала о некоторых видах любовных утех, которые мы будем вспоминать, желая их повторения. Я рассказала Лу Шину про своего вымышленного молодого человека, который за мной ухаживает, дав ему понять, что я не буду страдать после его отъезда в Китай. Этот поклонник якобы восторгался моими лучшими качествами — авантюрной натурой, умом, отсутствием ханжества — и говорил, что я не похожа на других девушек, что во мне есть нечто таинственное и интригующее. Лу Шин согласился с моим воображаемым поклонником и, казалось, был доволен, что после его отъезда я не стану страдать от одиночества. Он признался, что ему не нравятся некоторые китайские обычаи, например тот, согласно которому он должен жениться на нелюбимой девушке. Лу Шин также признался, что сомневается в своем художественном таланте. Он говорил, что его работам не хватает оригинальности и что он не способен выразить более глубокие идеи, потому что у него их не нет. Он мог только подражать известным техникам. Тем не менее он был благодарен мне за веру в его талант.
Однажды после полудня, насладившись нежным сексом и ласковыми словами, я призналась ему, что он навсегда останется в моей памяти как китайский император. Я почувствовала, как он подавил горестный вздох. Как хорошо я успела узнать его тело и душу! Я спросила, будет ли он вспоминать меня как свою «дикую американскую девчонку». Он ответил, что будет помнить обо мне гораздо больше. Я добавила, что не хочу, чтобы мысли обо мне помешали исполнению его брачного договора.
— В Китае, в нашей семье, браки заключаются только по договоренности, а не по любви. Они больше похожи на деловой союз между старыми друзьями и назойливыми матерями. Я совсем не знаю свою будущую жену. Я даже не знаю, смогу ли испытывать к ней хоть какие-то чувства. Она может оказаться некрасивой или глупой.
Я заметила, что он может посещать куртизанок, и он рассеянно подтвердил мои слова.
Я продолжила:
— У моих родителей брак был заключен таким же образом. Он не останавливает отца, когда тот хочет удовлетворить свои нужды в другом месте. У них странная верность друг другу, основанная на привязанности к этому дому. Они очень практичны, но их совместная жизнь стала пустой и одинокой, и они больше не осознают, насколько это печально. Кто еще мог бы сильнее любить мою мать и утешить ее в горе?
Я была уверена, что он задумался о возможности собственного брака без любви и о доме без настоящих дружеских взаимоотношений.
— Если бы ты родился в Америке, я бы хотела выйти замуж за такого мужчину, как ты.
