На обратном пути он обращал мое внимание на примечательные места, которые я не оценила при подъеме: на дикую яблоню с кислыми плодами, на пень, оставшийся от гигантского дерева, на могильные холмики, усеивавшие склон горы. Я притворялась, что мне все это крайне интересно, а сама искала взглядом ту дорогу, о которой Волшебная Горлянка недавно узнала от служанки Лазури. Все служанки обменивались слухами о своих госпожах, и так как они думали, что Волшебная Горлянка — моя служанка, ей доставались те же сплетни о делах в доме, что и остальным. По ее словам, каждые три-четыре недели Вековечный сообщал Лазури, что собирается нанять повозку и поехать проверить свою лесопилку, которая находится примерно в двадцати милях от деревни. И каждый раз Лазурь просила, чтобы он не «проверял» новых куртизанок и не привозил их домой. Служанка утверждала, что Лазурь никогда не была в городе. Она даже за пределами Лунного Пруда никогда не бывала. Но слуга, про которого все знали, что он ее не слишком-то тайный любовник, обещал, что когда-нибудь увезет ее отсюда. Она считала, что подобное предложение было равносильно предложению о замужестве.
Любовник слышал, что до города легко добраться.
— Нужно пройти по главной улице через деревню, перейти через мост и идти прямо, пока не выйдешь на довольно широкую дорогу. Дальше нужно держать путь на запад, в сторону слепящего солнца, идти где-то двадцать миль или пока дорога не закончится — и вы окажетесь в городе Ван.
По словам слуги, это был настоящий городок, а не деревня. Там даже были магазины, бордель и работающий речной порт. Сам он всего этого не видел, так как в городке этом еще не был. Но один-два раза в год через Лунный Пруд проходили путешественники, едущие в город Ван или из него. Они останавливались в Лунном Пруду ненадолго, но этого времени слуге хватало, чтобы вытянуть из них информацию о мире за пределами деревни, которую он никогда не покидал.
В своем воображении я рисовала лодки, которые можно было найти в том порту. И мне было неважно, куда они направлялись. Я просто поплыву на одной из них так далеко, как только возможно. Там должен быть еще один город, и в том городе, вероятно, будут и другие дороги, ведущие к водным путям, лодкам и кораблям. Я буду двигаться в сторону Шанхая, приближаясь к нему и удаляясь от Лунного Пруда. Но чтобы это сделать, мне нужны были средства, которых у меня не будет, пока я не узнаю, где Вековечный припрятал наши деньги и драгоценности. Как-то раз я сказала ему, что хотела бы носить свой браслет, но он ответил, что в Лунном Пруду незачем в нем красоваться. С ним я буду выглядеть высокомерно, а тут не перед кем важничать.
У меня не было выбора. Мне придется украсть у него то, что принадлежит мне. Когда я рассказала Волшебной Горлянке о своем плане, она отметила в нем недостатки.
— Ты не сможешь дойти до моста, чтобы тебя кто-нибудь не заметил. Тебя любой дурак узнает. И даже если ты доберешься до восточной дороги, тебя может догнать на повозке Вековечный, схватить за волосы и притащить назад. Нам нужно придумать что-нибудь другое.
Я придумала с десяток хитроумных планов и размышляла над вставшими передо мной проблемами. Что хуже: работать в Шанхае в опиумном борделе или жить на краю света в качестве наложницы Вековечного? Ответ оставался тем же: я лучше умру в Шанхае.
А вот Лазурь была рада жить и умереть в Лунном Пруду. Она уже готовилась к тому, чтобы занять достойное место на небесах, хоть ее смерть и не была такой близкой, как надеялся Вековечный. Будучи матерью единственного сына Вековечного, она после смерти удостоится ежедневных подношений и почестей: фруктов, чая, воскурения благовоний и обязательных поклонов от всех нас. У нее уже были подготовлены мемориальные таблички для нее самой и Вековечного, выполненные из лучшего камфорного дерева. У предков Вековечного их не было — род их был опозорен, и они были недостойны того, чтобы им поклонялись. Так что ей пришлось принести наследие своей семьи — свитки, таблички, рукописи, фамильные портреты, — чтобы ее маленький сын мог проводить ритуалы.
Я осторожно спросила у Лазури, почему у них нет мемориальных табличек предков Вековечного. Она ответила, что они сгорели в огне, но не уточнила, в каком именно. Затем я спросила, сделают ли они новые.
— Когда появятся деньги на камфорное дерево, — ответила она. — Если бы нам не пришлось кормить еще два лишних рта, мы бы сделали их раньше.
Даже если бы я не прочла рукопись Вековечного о «Великом бесчестье», я бы и так обо всем узнала. Это был секрет, о котором часто говорили, слухи ходили и между слугами, что-то нам рассказала Помело, а что-то можно было понять из полуправды, которой кормил меня Вековечный, пока я не сказала ему, что все знаю. У меня целую неделю была изжога от злости на саму себя за то, что я погналась за разрушенной репутацией семьи ученых, которая завела меня в этот гноящийся пруд.
Дважды в день, утром и вечером, нам приходилось ходить в семейный храм, который восстанавливала Лазурь, становиться коленями на каменный пол и шепотом воздавать почести ее предкам. Мне никогда раньше не приходилось участвовать в таких ритуалах. Мать считала их обычными суевериями. Эдвард вообще не интересовался обычаем почитания предков. Я знала нескольких куртизанок, которые кланялись и молились у себя в комнатах. Но большинство девочек не помнили, из каких семей их выкрали, чтобы отдать в цветочный дом. Ни один предок не желал бы, чтобы за него молилась обреченная гореть в аду куртизанка.
Наступил дождливый сезон. Вода капала на наши головы через дырявую крышу храма и гасила курящиеся благовония. Я думала, что Лазурь поступает глупо — тратит деньги на убранство храма, вместо того чтобы сначала починить крышу. В один из дней, когда по моему лицу струилась дождевая вода, я решила показать Вековечному, что мои идеи тоже могут быть полезны.
Той ночью, после того как Вековечный удовлетворился постельными утехами, я стала хвалить привязанность Лазури к предкам ее семьи. Я восхищенно описала все детали храма: колонны, алтарный стол, возвышение для Будды. Как умно было с ее стороны изготовить для мужа мемориальную табличку из дорогого камфорного дерева!
Я сказала:
— Более дешевое дерево привлекло бы насекомых, а нет ничего хуже, когда они объедают имя с памятной таблички. Но камфорное дерево будет их отпугивать.
Затем я рассказала случайно подслушанную утром историю:
— Возле моего окна разговаривали крестьяне, обсуждая протекающую крышу их соседа. Все знали, что его жена несколько лет упрашивала мужа починить крышу. В этом году он отшутился, говоря, что потоки дождя удобно использовать для готовки и стирки. Так чего же она жалуется? Но несколько дней назад, как они рассказали, крыша их обвалилась, безнадежно испортив запасы продуктов, которые они хранили под потолком. Крысы растащили мясо, куры склевали кукурузу, а свиньи, опьянев от разлитого рисового вина, разбежались по деревне и свалились в реку. Хуже всего то, что при обрушении крыши крестьянину сломало ногу и руку, и он теперь не сможет обрабатывать свои поля. Его родители, жена и дети просили помощи у соседей, но крестьянин со всеми рассорился, и в итоге семья оказалась обреченной на голодную смерть.
