От обиды у меня перехватило дух — каким же недолгим было мое счастье! Мать меня просто использовала! И что еще хуже, она сделала это ради Фэруэтера — человека, который иногда навещал ее, но никогда мне не нравился. Когда-то мне казалось, что я — самый важный человек в жизни мамы, но за последние месяцы я убедилась, что это совсем не так. Больше между нами не было особой близости. Она стала слишком занятой, чтобы, как раньше, болтать со мной за обедом. Вместо этого они с Золотой Голубкой обсуждали планы на вечер. Иногда она задавала мне вопросы об уроках или о книгах, которые я читаю. Она называла меня «дорогая», но точно так же она обращалась и ко многим мужчинам. Она целовала меня в щеку по утрам и в лоб — перед сном, но мужчин она целовала гораздо чаще, некоторых даже в губы. Она говорила, что любит меня, но я не видела подтверждений ее любви и особенно остро чувствовала сердцем ее нехватку. Отношение матери ко мне сильно изменилось, и я была уверена, что это произошло в тот день, когда я угрожала предать ее. Она постепенно все больше от меня отдалялась.
Однажды Золотая Голубка застала меня в Бульваре в слезах.
— Мама больше меня не любит!
— Чепуха! Твоя мать очень тебя любит. Иначе почему она не наказывает тебя за все твои шалости? Вот на днях ты перевела стрелки назад и сломала часы. А потом испортила ее чулки, сделав из них мышку для Карлотты.
— Это не любовь, — возразила я. — Она не рассердилась, потому что ей плевать на эти вещи. Если бы она и правда меня любила, она бы смогла это доказать.
— Как? — спросила Золотая Голубка. — Что тут доказывать?
Я на секунду смутилась. Я не знала, что такое любовь, только чувствовала разъедающую изнутри потребность во внимании матери ко мне. Я хотела знать, что я для нее важнее всех в мире, и не испытывать в этом сомнений. Но чем дольше я об этом думала, тем лучше понимала, что даже своим куртизанкам она уделяет больше внимания, чем мне. С Золотой Голубкой она проводила больше времени, чем со мной. Она просыпалась еще до полудня, чтобы пообедать со своими подругами — пышногрудой оперной певицей, странствующей вдовой и французской шпионкой. Но больше всего внимания она уделяла своим клиентам. Какую любовь она отдавала им, но не могла дать мне?
Тем вечером я подслушала, как в коридоре одна служанка рассказывала другой, что очень волнуется за свою трехлетнюю дочь, у которой разыгралась лихорадка. Следующим вечером она же радостно сообщала, что дочь выздоравливает. А еще через день, после обеда, во дворе раздался ее горестный вопль: к ней пришел родственник и сказал, что ее дочь умерла.
— Как такое могло случиться?! — выла она. — Я обнимала ее только сегодня утром! Я расчесывала ей волосы!
Между рыданиями она описывала, какие большие глаза были у ее дочки, как она поворачивала головку, когда слушала ее, каким мелодичным был ее смех. Она всхлипывала и бормотала, что отложила денег ей на жакет, что купила репу, чтобы сварить ей полезный суп. А потом она начала причитать, что лучше бы умерла сама, чтобы быть вместе с дочерью. Ради кого ей теперь жить? Я тихо плакала, слушая ее крики. Если я умру, будет ли моя мать так же меня оплакивать? И мой плач стал еще горше, потому что я поняла — это невозможно.
Через неделю после того, как мать меня обманула, она пришла в комнату, где я занималась с учителем. Было только одиннадцать — обычно мать только через час вставала с постели. Я подняла на нее угрюмый взгляд. Она спросила, хочу ли я пообедать с ней в новом французском ресторане на Большой Западной улице. Я насторожилась и спросила, кто еще будет на обеде.
— Только мы с тобой, — ответила она. — Ведь сегодня твой день рождения!
Я забыла. В нашем доме никто не отмечал дни рождения. В Китае нет такого обычая, и мать тоже не стала его вводить. Мой день рождения обычно выпадал ближе к китайскому Новому году, и именно его-то мы и отмечали вместе со всеми. Мне не хотелось слишком демонстрировать свою радость, но я почувствовала, как меня накрывает волной счастья. Я пошла к себе, чтобы переодеться в нарядное платье, которое еще не пострадало от когтей Карлотты, потом выбрала голубое пальто и шапочку в тон ему. Затем надела ботинки из блестящей кожи — совсем как у взрослых, со шнуровкой до лодыжек, и посмотрелась в большое овальное зеркало. Я выглядела непохожей на себя, казалась нервной и обеспокоенной. Мне исполнилось восемь лет, и я уже не была той маленькой невинной девочкой, что доверяет своим чувствам. Однажды я уже ждала счастья, а получила только разочарования, одно за другим. Но теперь я ждала, что разочаруюсь, и молилась о том, чтобы этого не случилось.
Войдя в кабинет матери, я застала ее с Золотой Голубкой за обсуждением планов на день. В домашнем халате, с распущенными волосами она мерила шагами комнату.
— Сегодня вечером приходит старый сборщик налогов, — говорила мать. — Он обещал, что, если уделить ему особое внимание, он не обратит внимания на наши долги. Посмотрим, не соврет ли хитрый старикашка на этот раз.
— Я пошлю записку к Алой, — сказала Золотая Голубка. — К куртизанке из «Дома весеннего покоя». Она сейчас берется за любую работу. Я посоветую ей надеть что-нибудь темное, темно-синее. Розовый не идет тем, чья молодость давно миновала: ей следовало бы об этом знать. Еще я велю повару приготовить твою любимую рыбу, но без американских специй. Я знаю, что он любит тебя побаловать, но она ему никогда не удается. И в итоге страдаем мы все.
— У тебя есть список гостей сегодняшнего вечера? — спросила мать. — Я больше не хочу видеть у нас импортера из «Смайта и Диксона». Ничему из того, что он говорит, нельзя верить. Он просто вынюхивает, как бы получить что-нибудь, не отдавая ничего взамен. Мы сообщим его имя Треснувшему Яйцу, чтобы его не пускали дальше ворот…
Уже был почти час дня, когда они с Золотой Голубкой закончили говорить о делах. Она оставила меня и пошла в свою комнату переодеться. Я расхаживала по кабинету, а за мной семенила Карлотта. Но стоило мне остановиться, как она тут же принималась тереться о мои ноги. Круглый столик был завален безделушками — некоторые из ее поклонников дарили ей сувениры, еще не зная, что она предпочитает деньги. Золотая Голубка продавала те безделушки, которые матери не нравились. Я поднимала каждую из вещиц по очереди, а Карлотта подпрыгивала и обнюхивала ее. Янтарное яйцо с застывшей внутри мухой — от этой вещи мать точно избавится. Птичка из нефрита и аметистов — а вот ее она может оставить себе. Коробка, где под стеклом наколоты бабочки из разных стран — вот этот подарок она, должно быть, ненавидит. Картина с зеленым попугаем — мне она очень понравилась, но мать вешает на стены только картины с голыми греческими богами и богинями. Я полистала иллюстрированную книгу под названием «Мир океанов», задерживаясь на картинках ужасных чудовищ, а потом взяла увеличительное стекло, чтобы лучше рассмотреть названия книг в шкафу: «Религии Индии», «Путешествия в Японию и Китай», «Агония Китая». Я наткнулась на книгу в красной обложке с черным оттиском силуэта мальчика в военной форме, стреляющего из винтовки. «Под флагами альянса: история боксеров». Между страницами была вложена записка, написанная аккуратным школьным почерком:
