Я любила тебя. Спасибо, что ты был.
Ты подарил мне один из самых счастливых дней в моей жизни.
Глава 8
Худо-бедно мы наладили отношения с владельцами Неглинки, они более-менее смирились и с фактом того, что я строю еще один бар, и с моими объяснениями по поводу этого, не забывая все же периодически отпускать ревнивые комментарии насчет Петровки.
Мы назначили примерную дату открытия Неглинки — середина декабря — и, вручив богам четыре листа А4 с вариантами названий, гадали, какое они выберут. К консенсусу приходили долго, но в конце концов путем общего голосования был выбран вариант Just Another Bar или сокращенно JAB.
Боги, глядя на бетонные стены помещения, недоверчиво переспрашивали насчет середины декабря, мы с уверенностью и хладнокровием заверяли, что волноваться не надо, все детали интерьера заказаны и все успеем точно в срок.
Понимая, что я не могу разорваться на десять маленьких медвежат, я приняла решение уходить из «Газгольдера». С плохо скрываемой радостью Руль по-быстрому нашел мне подходящую замену и вскоре развернул ситуацию так, как будто это он меня слил, а вовсе не я сама решила уйти. Мне было на это наплевать, так как забот было невпроворот, и я вздохнула с облегчением после избавления от этой дополнительной ноши.
Больше всего на тот момент меня волновали те самые безумно огромные окна, которые мы должны были установить на Петровке. Олень меня заверял, что все нормально, не парься мол, но, когда они со строителями за день до приезда окон сломали практически всю фасадную часть помещения, оставив только по одному кирпичику снаружи, чтобы не привлекать внимание с улицы, мое сердце замирало от ужаса каждый раз, когда я об этом вспоминала.
Установка окон была назначена на воскресенье. Каждое окно было весом в тонну, и для них нам пришлось нанимать кран, перегородивший всю улицу, и договариваться с нашим любимым государством, чтобы в тот день по бульварам не ходили троллейбусы.
Я ожидала, что окна будут большие, но не ожидала, что они будут настолько огромные. Когда строители выломали окончательно все фасадные кирпичики и вынули старые окна, здание, в котором находилось помещение для бара, представляло собой довольно странную и крайне тревожную картину, так как ровно посередине у него полностью отсутствовала стена первого этажа.
Посреди улицы стояла здоровенная фура с не менее здоровенными окнами и кран, готовый эти окна поднять с грузовика и приладить вместо стен. Вскоре набралась значительная толпа прохожих и любопытствующих поглазеть на то, что будет происходить.
Зрелище, прямо скажем, было не для слабонервных. Когда кран поднял первое окно размером пять метров в длину и четыре в высоту, сердце ушло в пятки, по-моему, не только у меня, но и у всех присутствующих, так как эта здоровенная стеклянная дура держалась всего на четырех присосках и висела где-то на уровне второго этажа, зловеще скрипя и покачиваясь.
С криками: «Вира — майна — куда ты лезешь, козел — правее — левее — опускай — нет, бля, стой — стой — поднимай — еще правее — вот теперь опускай!» — строители поставили первое окно в предназначенные для него пазы и принялись его устанавливать.
Я побежала в бар, чтобы посмотреть, как это выглядит изнутри. Выглядело, мягко говоря, неожиданно. Я впервые на собственной шкуре поняла, как себя чувствует рыба в аквариуме.
Окно впечатляло. Олень надулся от гордости, я уважительно и с восторгом поглядывала на него и на окно, Титов улыбался и чуть заметно радостно нервничал, прохожие не расходились, строители матерились, устанавливая эту громадину, было очень холодно, но мы были дико довольны.
Установка окон затянулась до глубокой ночи, я страшно замерзла, но не уезжала, так как впечатлений было хоть отбавляй, и я не могла пропустить эти волнующие моменты — а они были волнующие, так как бар наконец-то начал приобретать свои законченные очертания, и уже было понятно, что за этими окнами будет кипеть очень бурная, веселая и такая любимая мной ночная жизнь, кипеть именно так, как я себе придумала, мечтала и воображала.
Я была счастлива.
Глава 9
Мы расставались тяжело, жестоко и глупо.
Мы были очень мало и безвременно долго абсолютно счастливы вместе, и ни один из нас не хотел это заканчивать.
Мы не знали, как это сделать, и жизнь сама это сделала за нас.
Точнее, не жизнь, а наша с тобой общая жестокость, гордость, глупость и себялюбие. Наша с тобой боязнь боли, любовь друг к другу и желание защитить и уберечь.
Ты наглупил — я поняла и простила.
Я наглупила — ты понял и простил.
Мы оба наглупили, но тут вмешался третий, и мы друг друга не поняли.
Неважно.
Но это стало поводом наконец-то ухватиться за возможность все закончить и закрыть.
Мы расставались очень тяжело.
Ты поступал, как последняя скотина, и знал это.
Я поступала, как конченная сука, и знала — зачем.
Ты кричал, что будешь припираться ко мне в бар с толпою телок и сосаться с ними у меня на виду, чтобы я думала, что ты мудак, и выкинула бы тебя из головы.
Я отвечала, что все равно тебе будет хуево потому, что ты среди этой толпы телок будешь хотеть только одну — меня.
Ты с тоской говорил мне в ответ:
— Да, я буду мечтать о тебе, каждый день, мечтать о том, как будто ты рядом, мечтать о тебе, как делал до этого два года подряд, но лучше я буду тихо мечтать, чем вот так — наперекор всему, судьбе, обстоятельствам, каждый день, как на пороховой бочке, зная, что это заходит все дальше и дальше. Скоро мы вообще остановиться не сможем, лучше сейчас, пока не стало еще совсем окончательно невыносимо больно друг друга от сердца отрывать.
Мы невыносимо больно отрывали друг друга от сердца.
Я улетела в срочном порядке на несколько дней с Алисой в Египет, надеясь, что море и солнце подлечат сердечную рану и подсушат нескончаемые слезы.
Я просыпалась, рыдая, и засыпала, комкая мокрую подушку.
Я видела солнце сквозь туман в глазах и не всегда понимала, то ли это соль от моря на губах, то ли от слез.
Не выдержав, в последний день перед отлетом в Москву, я позвонила.
— Как ты?
Молчание.
— А ты как?
Молчание.
— Прилетаю завтра. Встретишь?
Молчание.
— Да.
Минимум слов. Максимум смысла в молчании. Мы всегда так говорили — понимая и слыша друг друга в промежутках между словами.
Я снова рыдала. Но уже сладко и сквозь смех.
Ты не встретил.
Точнее, ты так спешил в аэропорт, что попал в аварию, и — как человек суеверный — расценил это как окончательный знак, что даже сама жизнь останавливает нас.
