Я бы хотела прожить с тобой всю жизнь.
И возможно, когда я встречу Тебя — другого, Настоящего Тебя — снова, мы проживем ее.
В ощущении вдоха без выдоха.
Возможно.
В следующей жизни.
На какой-нибудь из этих чертовых планет.
Ты знаешь, о чем я.
А тогда…
Тогда мы просто влюбились.
Влюбились случайно без памяти.
Может быть, все было не так.
Но это моя версия жизни — и у меня все было именно так и никак иначе.
Я думаю, что у тебя тоже.
Наутро мы расстались.
Оба взрослые люди, оба все понимаем, ну — случилось и случилось, с кем не бывает?
Между прочим, еще тогда это можно было остановить.
Ты купил билеты сразу на три кинофильма, которые должны были идти в то время, когда я освобождаюсь с работы.
Ты не знал, на какой я захочу пойти.
Я, кстати, не помню, какой это в итоге был фильм.
Хотя, вру.
Конечно, я помню.
Как я могу это забыть?
Как я могу забыть, как ты сидел и целовал, целовал кончики моих пальцев, подносил их к губам, вдыхал запах моей кожи, проводил моими пальчиками по своим щекам и губам, закрывая глаза, и задумчиво целовал их, о чем-то грустя.
Это была комедия.
Фильм, на который мы пошли.
Хотя это была комедия, мы оба грустили. Ты — потому что знал, о чем должен будешь мне сказать. Я — потому что ждала, когда ты мне об этом скажешь.
Ты сказал в машине, когда отвозил меня домой, — ты говорил и говорил без остановки, не желая, чтобы я вставила хоть слово, как будто сам убеждая себя в своих собственных словах.
Ты говорил мне, что никак, ну никак не можешь быть со мной, что у тебя обстоятельства, что так жизнь сложилась, что, если бы на два года раньше, что нет, прости, прости меня, пожалуйста, как жаль, прости.
Я до сих пор не знаю, что это были в итоге за причины.
Не важно.
Еще тогда можно было бы все остановить.
Но какого-то черта ты приперся с утра к моему офису, чтобы передать через охранника букет цветов для меня, так, чтобы я не знала, от кого.
Конечно же, я подъехала к офису именно в тот момент, когда и ты.
Шел дождь, ты что-то говорил, я кивала головой, молча забрала букет, посмотрела тебе в глаза, улыбнулась и ушла.
Ты потом сказал, что я выглядела очень усталой.
Мне повезло, что был дождь — всю дорогу к офису в машине я плакала, плакала горько и безнадежно, плакала, не пряча слезы, до боли кусая губы.
Я плакала по тебе — так же, как проплакала весь предыдущий вечер и ночь.
Дождь скрыл мои слезы — я всегда говорила, что ты никогда не увидишь, как я плачу по тебе.
Ты это так никогда и не увидел.
Ты не видел ни слез, ни рыданий, ни обкусанных до крови губ, ты не видел, как я, скрючившись от невыносимой боли в сердце, ору в подушку, пытаясь заглушить рвущийся из самой глубины души безнадежный, болезненный и тоскливый вой.
Ты не видел, как я с десятой попытки трясущимися руками пыталась набрать твой номер, ты слышал в трубке мой спокойный легкий и довольный голос, спрашивающий какие-то вопросы по бизнесу, ты не видел, как бармены молча мне сразу же наливали коньяк и отводили взгляд от моих мокрых щек, поднимая с пола выпавший из онемевших пальцев телефон.
Ты не видел, как я в истерике швыряла бокалы в огромные барные окна, заметив пролетевший мимо автомобиль со знакомыми номерами.
Ты видел меня всегда-всегда веселую, очень красивую, блестящую и непринужденно недоступную, всегда случайно, но тебе казалось, что эта случайность подстроена, мы даже пять минут не могли выдержать вместе в одном помещении, так больно было видеть друг друга.
Я сорвалась всего три раза, но об этом потом.
А тогда, когда ты привез мне букет цветов к офису, тогда все и началось.
Вот этого я действительно не помню, как, после этой вроде бы жирной точки, мы в итоге оказались вместе.
Видимо, ты все-таки очень хотел, чтобы твоя мечта исполнилась.
Глава 4
Первого сентября открылся «Газгольдер».
Первого «малыша» мы запустили.
За три часа до открытия «Газгольдера» — стандартный вопрос:
— Ну что, Тундра, волнуешься?
— Да чего волноваться, и так знаю, все равно что-нибудь, в любом случае, пойдет не так.
Есть такая примета, так повелось еще с «Титаника»: на открытии обязательно должно что-то грандиозно и непредвиденно наебнуться, и чем тотальнее катастрофа, тем успешней будет работать заведение.
Не знаю, откуда повелось, но это реальный факт, подтвержденный годами работы клубного бизнеса.
С чем только не встречалась я за время работы в заведениях: вырубившийся с концами звук, прорвавшаяся канализация, напившийся вусмерть приглашенный диджей, недовезенный алкоголь, обрушившиеся в разгар вечеринки декорации, потерянные списки на вход, заболевший персонал, и самый страшный для работы, на который мне чаще всего и везло, — это упавший при полном баре кассовый сервер, то есть налить можно, а пробить по кассе нельзя, то есть сколько люди оставили денег узнать нереально — этот факап бармены любят больше всего.
Итак, за полчаса до открытия — неслыханная ситуация: звук в порядке, проверен-перепроверен, диджеи в адеквате, алкоголь весь, персонал весь, кассы работают, все наконец-то в первый раз нормально и предусмотрено.
12:10 — толпа на входе.
12:30 — в клубе биток.
12:40 — бар не справляется с количеством желающих выпить.
12:45 — падает кассовый сервер.
Ловкость и раздвоение сознания: стоять за барной стойкой, с телефоном в руке с компьютерщиком на линии, пытаясь реанимировать кассу, одновременно работая барменом потому, что народу за стойкой столько, что бармены, как восьмирукий семиног, наливают сразу всем и все, я даже “B-52” умудрилась сделать 5 штук, выслушивая при этом в трубке инструктаж о реанимации севера.
Эти 40 минут взорвали мое сознание:
— Девушка, девушка! Можно мне бокал Моет Шандон!
— Нет, касса сервер не видит, хотя сетевой провод везде я проверила, Моет Шандон? Полсекунды! Да, все провода, везде посмотрела, слушайте, я бутылку не могу открыть, руки заняты, если откроете сами, налью, да, я уже перезагружала ее раз пять, и ее, и сервер, слушайте, раз уж вы бутылку открыли, может, прямо бутылку и возьмете, что вы будете по бокалам?
