Нет, он не пойдет на «преступление» против разума и, столкнувшись с препятствиями, не откажется от действия. Он тщательно и прозорливо учитывает все обстоятельства и энергично действует, находя неожиданные, но реальные возможности. Политика есть искусство возможного, и де Голль владеет им в совершенстве, особенно в момент кризисной, даже катастрофической ситуации. Не зря его часто объявляли «человеком кризиса». В связи с событиями 13 мая 1958 года ЖанРаймон Турну называл де Голля «Наполеоном внутренней политики». В данном случае, пожалуй, столь обычное сравнение де Голля с Наполеоном особенно условно.
Еще более сомнительна конкретная аналогия между 18 брюмера Наполеона и 13 мая де Голля. Слишком уж различны исторические условия и обстоятельства, не говоря уже об огромной разнице в чисто человеческих качествах двух героев французской истории. 18 брюмера выглядит очень простой операцией по сравнению с гораздо более сложным и длительным процессом возвращения де Голля к власти в 1958 году. Деятельность де Голля в течение нескольких критических недель представляет собой шедевр политической стратегии и тактики. За всю свою карьеру де Голль не обнаруживал с такой ясностью качества политика и человека действия. Он проявил тонкое психологическое чутье, необыкновенную выдержку, понимание обстановки и людей, способность в нужный момент поставить все на карту и, главное, умение опираться на разнородные, противоречивые силы и течения. Нечего и говорить о том, что автор книги «На острие шпаги» пустил в ход все те неотъемлемые качества человека действия, о которых он когдато откровенно и красноречиво писал: хитрость, скрытность, коварство. Речь шла о той самой «высокой политике», где нет морали, а есть только цель, успех или поражение, где хороши все средства.
К тому же, вновь выходя на политическую сцену в 1958 году, генерал был уже не тем непримиримым, надменным, резким человеком, как во время войны, когда он позволял себе яростные споры с самим Черчиллем, не тем бескомпромиссным воплощением презрения ко всем и вся, как в январе 1946 года, когда он ушел от власти, гневно хлопнув дверью. В те дни он нервно ходил большими шагами по своему кабинету на улице СенДоминик и, внезапно остановившись, воздел руки к небу и воскликнул: «В конце концов французы, видимо, нуждаются в некотором периоде мерзостей!»
Конечно, и сейчас он сохранил все основные черты своего тяжелого характера. Но они значительно смягчились. Неудачи научили его коечему. Встретившийся летом 1958 года с де Голлем Гарольд Макмиллан, который часто имел дело с генералом в военные годы, сказал одному французскому министру: «Я нашел де Голля изменившимся и очень приветливым. С ним происходит тот же процесс, что и с Черчиллем, который во время войны был невозможен!»
ЖанРаймон Турну, близко и часто наблюдавший де Голля в эти критические недели, в книге «Секретные политические записи» пишет: «Действительно, де Голль изменился. Физически мало. Виски немного побелели, голос стал несколько надтреснутым. Френч или китель являют взору его значительно располневшую фигуру. Но все это вполне естественно. Больше поражает его новый стиль отношений с людьми, ярче выраженная, умеющая себя показать шутливость, более пленительное очарование, которое проявляется без колебаний. За исключением, конечно, оппортунизма, де Голль уже совершенно ничем не пренебрегает, если того требуют обстоятельства».
В последней фразе – ключ к пониманию тактики Де Голля в мае 1958 года, когда он действительно «ничем не пренебрегал». Генерал ставит на любую выгодную карту. Это уже не безобидный пасьянс, который раскладывал де Голль во времена «перехода через пустыню»; началась крупная игра вабанк. Посмотрим на его карты.
Главную ставку генерал делал на вмешательство французской армии. Хотя еще в своей первой книге «Раздор в стане врага» де Голль осуждал попытки армии оказывать давление на государство, теперь, по иронии судьбы, именно с таким давлением связаны все его надежды. Состояние французской армии вполне их оправдывало. Если и раньше, когда де Голль только начинал свою военную карьеру, армия была оплотом антиреспубликанских сил, то сейчас она стала еще реакционнее. Страна шла влево, но армия двигалась в противоположном направлении. Ее постоянная глухая оппозиция республиканскому режиму таила мятежные намерения. Офицеры и генералы давно обвиняли правительства Четвертой республики, парламент и партии в том, что именно они виноваты в их бесконечных поражениях в колониях. Неудачи в Алжире крайне усилили и обострили эти настроения. Алжир, где находилось больше половины французской армии, стал очагом мятежа. Еще в начале 1957 года здесь предпринимается первая неудачная попытка военного переворота. Генерал Фор задумал арестовать министрарезидента в Алжире Лакоста и его высших чиновников и заставить командующего генерала Салана возглавить мятеж, распространив его затем на территорию метрополии. Совершенно случайно заговор раскрыли. Но это не обескуражило заговорщиков, тем более что Фор отделался смехотворным наказанием в 30 суток ареста.
В январе 1957 года произошла так называемая «история с базукой». 16 января по окнам кабинета Салана был открыт огонь из базуки, то есть из противотанкового ружья. Самого генерала в кабинете не оказалось, но был убит его адъютант. Выяснилось, что Салана хотели убрать за недостаточную «решимость» в защите «французского Алжира». И снова заговорщики остались безнаказанными.
Между тем печать продолжала информировать об их деятельности. Сообщалось, что роль ударной силы предназначается парашютнодесантным соединениям генерала Массю, прославившимся зверствами в войне с алжирцами. Назывались десятки имен высокопоставленных военных и гражданских лиц, открыто занимавшихся подготовкой восстания, не встречавших при этом никаких препятствий со стороны правительства. После бомбардировки СакиетСидиЮсеф и отставки правительства Гайяра стало ясно, что мятеж военных может вспыхнуть с часу на час.
Истоки другого мятежного течения находились среди европейского населения Алжира. Его вдохновляли отъявленные шовинисты и расисты, магнаты алжирской экономики, такие как Анри Боржо, Ален де Сериньи, Скьяффино и им подобные. Они оказывали финансовую поддержку многим организациям, выступившим за сохранение «французского Алжира» любой ценой. Эти «ультра», или «черноногие», мечтали заменить Четвертую республику «сильной властью», способной будто бы сохранить Алжир и другие колонии.
Наконец, в метрополии тоже существовали мелкие организации фашистского толка, объединявшие до 40 тысяч человек. Они производили немало шума, устраивая время от времени разные провокации. Так, в феврале 1958 года произошел взрыв в одном из туалетов Бурбонского дворца. Наиболее серьезное значение среди этих крайних антиреспубликанских сил метрополии имели организации бывших фронтовиков.
Таковы три основных течения мятежников, делившихся на множество соперничавших группок, объединяемых лишь слепым колониализмом, ненавистью к республиканской демократии, к левым силам, особенно к компартии. У них не было общей программы действий и тем более одного признанного вождя. Главное же, им не хватало поддержки масс. Этим французское антиреспубликанское движение 1958 года отличалось от прежних фашистских движений в Италии и Германии, которые возглавляли Муссолини и Гитлер, а в остальном обнаруживалось немало сходства.
